На конюшне было тихо, друга я
отыскала в пустом деннике, где он дрых на куче свежей соломы.
- Леви, - потрясла я его за
плечо.
- Что? – Подскочил парень, протирая
сонные глаза, - Дора? Ты зачем здесь?
- Кое-что переменилось, - я
замялась, не зная, как рассказать ему обо всём.
Леви уселся на сене, поджав под себя
ноги:
- Говори толком, что произошло.
- Меня хотят упечь в монастырь.
После того как герцоги вернутся.
- Ну дела-а-а, - конюх закусил
соломинку, выдернутую из кучи, - Дора, я не могу уйти прямо сейчас.
На какие шиши мы доберёмся до Меглора? Идти пешком слишком далеко.
И на провизию у нас тоже нет денег.
И в этот момент я поняла, что здесь
мне помощи ждать неоткуда. Все думают, что при монастыре мне будет
лучше. Так решит и Тьяго, если я обращусь к нему за помощью.
Скомканно попрощавшись с Леви, ушла в замок. Как только
основательно стемнело и все отправились на боковую, я пробралась в
библиотеку, нашла карту герцогства и на память учила путь до
Меглора. Названия деревенек, рек, дороги. В душе противно ворочался
страх, то и дело вонзавший свои холодные когти в моё сердце. Идти
одной, без спутника. Кто бродит по здешним дорогам? По тракту почти
не ездят торговые люди. Крестьяне возят свои товары в города по
выходным, но им попадаться на глаза не стоит. Вдруг меня объявят в
розыск. Я снова углубилась в карту. По всему продолжению пути вдоль
дороги тянулся лес, можно укрыться в нём. Только вот хищников никто
не отменял. Попросится на работу в каком-нибудь посёлке? А если
поймут, кто я? Живо отправят назад в замок.
Я вспомнила, как потеряла мужа. Там,
в том мире. Такое же чувство отчаяния, безысходности. Он был тем
якорем, что удерживал нашу жизнь, оберегал её от внешних угроз.
Даже в самые лихие времена, когда лихорадило всю страну, супруг
никогда не унывал. Помню, как он подшивал мои заношенные ботинки, у
которых оторвалась подошва. Нитки были плохонькие, и шва хватало
едва на пару дней, а он садился и снова зашивал носки, что давно
просили каши. Почему-то на похоронах мне больше всего запомнилось,
что ботинки опять порвались и я шла в процессии, зачерпывая ими
грязь и воду из луж. А когда разулась дома и увидела облепленные
глиной ноги, впервые со дня его смерти разрыдалась. Тогда мне тоже
некуда было податься, а на руках осталось двое детей. Спокойно,
Маша, она же Дора, не из таких передряг выпутывались.