– А где Маняша? – спрашиваю шепотом.
– Спать уже уложила. Сморили девку. – Теща ворчит по-доброму.
Наливает мне два половника борща, двигает ближе миску со сметаной,
ставит рядом стопку и вопросительно смотрит на меня.
– Наливай, мать! – Командует захмелевший тесть. – Чего
ждешь-то?
Пока я умывался и отмывал детей, он уже пару стопок точно
накатить успел.
– Не-не, спасибо, не стоит. – Отставляю и принимаюсь за борщ.
Густой, наваристый, а цвет… Ммм… Родственники смотрят на меня в
ожидании.
– Вкуснота! – делюсь мнением. – И бордовый такой. У меня бабушка
варила такой же, темный. А у матери красноватый получался. Отец
всегда ворчал, мол, к свекрови на практику отправит.
– Это когда было-то? – спрашивает теща.
– Что? – не сразу понимаю, о чем она.
– Про отца. Он же умер у тебя… – задумывается, прищуривает
глаза, смотрит на меня, подскажи, мол, а я… Откусываю огромный
кусок хлеба. Не подскажу, увольте. И так лишку ляпнул. – Сколько
тебе было? Лет пять? – продолжает она допрос. Неопределенно мычу в
ответ.
– Наливай, – тесть стукает рюмкой по столу. – Помянем.
Теща послушно плещет ему из бутылки и тянется к моей стопке.
Уверенно накрываю ее ладонью.
– Мишань, святое дело. – Василий важно вступает в разговор.
Одариваю его взглядом в стиле "тебя забыли спросить".
– Ты чего это? – Тесть удивленно переводит взгляд с меня на
стопку и обратно. – Разве ж можно от такого отказываться?
– Мне еще работать сегодня. – В этом я пока не уверен, но
надежда, как говорится, цепляется за жизнь покрепче остальных. – Да
и дети же.
Одного наотмечавшегося хватит. Хорошо хоть, что теща не
оказывается любительницей этого дела. Да и некогда ей. Она успевает
и свою тарелку опустошать и одновременно троим детям помогать.
Варя справляется сама. Оно и понятно. Но остальные-то ведь тоже
не Безруковы. Дома, по крайней мере, продемонстрировали умение
пользоваться приборами.
– Вы уверены, что им надо помогать? – спрашиваю.
Уле уж точно не обязательно. Девчонка взрослая, но уж очень не
самостоятельная.
– Ой, в свою тарелку смотри. – Теща быстро сует по ложке
близнецам и поворачивается к Уле. – Я же бабушка, – продолжает она
более миролюбиво. – А бабушки должны баловать.
– Миш! – раздается с улицы.
– Маняшу, Маняшу-то разбудят, ироды! – Теща вскакивает и несется
на крыльцо. Пока бегала, успела вернуть себе маску презрения и
недоверия. – К тебе.