– Тебя. Хотел с тобой познакомиться. Всё же у нас вроде как один отец. И предостеречь.
Свожу брови.
– Предостеречь?
– Да, – смотрит неотрывно, подходя ближе, – никому не доверяй здесь. Да и в целом. Любой из присутствующих готов пырнуть тебя ножом не задумываясь.
– Даже ты? – верю ему, но не могу не задать этот вопрос.
– Я делаю всё, чтобы моя жизнь не зависела от твоей, – неопределённо отвечает, уводя взгляд. И я с грустью понимаю, что это утвердительный ответ.
– А Лев? – уточняю, ощущая, как во рту стало сухо и каждая буква режет гортань. – Ему тоже нельзя доверять?
Он снова возвращает ко мне взгляд. Смотрит долго. И почему-то грустно улыбается.
– Ему в первую очередь.
Сама не замечаю, как принимаюсь кусать губы от волнения.
– Но почему?
– Нельзя доверять тому, чья жизнь от тебя зависит, – произносит и, словно заметив знакомого, вручает мне тарелку и торопливо ретируется, но, сделав пару шагов, вдруг оборачивается. – Ещё увидимся, сестрёнка. Не навороти дел.
Изумлённо смотрю, как он удаляется пружинистой походкой. И через некоторое время сливается с другими гостями.
Проглоченные тарталетки тяжестью оседают в желудке.
Что значили все эти завуалированные слова? Чувствовала себя Алисой в Стране чудес, только что закончившей чаепитие со Шляпником.
– Привет, – передо мной возникает знакомое лицо, выдёргивая из мыслей.
Хлопаю ресницами, разглядывая парня.
Андрей Акиньшин.
– Привет, – ошарашенно произношу.
– Уже не надеялся, что встречу тебя где-то за пределами университета, – очаровательно улыбается одной из тех улыбок, что рассчитана топить девичьи сердца, но моё не желает откликаться, – после той вечеринки у меня думал, твой дядя-цербер тебя никуда не отпустит. Он всегда такой строгий?
– Бывает, – тихо произношу, ощущая, как мои щёки начинают предательски гореть от воспоминаний о строгости моего дяди, оставившей белёсые полосы на заднице и мокрые трусы.
– Пошли потанцуем, – и не дожидаясь ответа, берёт меня за руку, увлекая вперёд.
Я зачем-то в очередной раз пробую отыскать дядю и нахожу в объятиях его нимфы. Резко останавливаюсь, словно получив оплеуху.
Они танцуют, медленно покачиваясь. Он что-то ей говорит, выглядя уже не так напряжённо, как раньше. И о чём я думала? Почему испытывала вину, отойдя от него? Веду себя и мыслю как дворняжка, обязанная за кров и еду быть преданной своему хозяину. А мой хозяин кроме клички мне больше ничего не дал.