А внутри меня творилось что-то неладное. Противоестественное. Ведь знаю, что Питон не просто Питон, а настоящий гадёныш. Холодная рептилия, думающая лишь о собственных интересах. Подставивший меня, не испытывая и малейших угрызений совести. Намеренно и хладнокровно. Просто потому, что я – часть его плана. Забрать наследство старшего брата. Кинувший меня в самое пекло и притворившийся мёртвым.
Но моё глупое сердце всё равно радостно забилось чаще. Ударяясь о рёбра, как птица о прутья клетки, желая выбраться наружу. К нему. Забраться в карман его пиджака и навсегда там поселиться.
Хотя моя злость никуда не делась. Наоборот. Стремительно росла, чем дольше я смотрела, как он, живой и здоровый, приближается ко мне.
Фонарик, направленный в лицо, на мгновение ослепил, заставив щуриться. Очнуться, ожить, будто на меня снизошёл божественный свет.
Питон несколько секунд разглядывал моё лицо, затем направил свет фонарика ниже, изучая простой наряд. Кофточка и джинсы, откопанные где-то Акиньшиным. И вернул обратно.
– Забыла, как тебя зовут? – так ровно и спокойно задаёт вопрос, словно его действительно интересует ответ.
– Нет, – задиристо поднимаю подбородок выше, – просто я не Вера Багрова. А Вера Акиньшина. Не знал, дядя? Прости, я думала, ты сдох, поэтому на свадьбу не позвала.
Холод во взгляде Льва опустился до температуры льдов Антарктики. Пассажир, занимавший место рядом со мной, незаметно просочился между сиденьем и Питоном, против чего последний не возражал. И исчез.
Я не собиралась сопротивляться. Против лома нет приёма. Но, видимо, кое-кому очень хотелось применить грубую силу. Лев вытащил меня из оков сиденья, до боли сжав моё предплечье. Отголоски аварии не успели так скоро пройти, хотя, пока я ехала, чувствовала себя почти нормально. Но стоило подняться, как перед глазами заискрили звёздочки.
Услышав моё возмущённое шипение, Лев резко остановился, потянув меня на себя. Сжал оба моих плеча, встряхивая меня, как пыльный мешок.
– Сдох, значит, – цедит сквозь зубы, пока весь автобус с интересом наблюдает за странной картинкой, разворачивающейся на их глазах. – Значит, хотела, чтобы я сдох?
Он спрашивал так зло и так искренне, что мне даже казалось, что мои слова слишком жестоки и несправедливы. И я не должна причинять ему боль, потому что она тут же отзывается во мне. Только острее и глубже.