Поначалу Лиза думала, что рождение сына заставит мужа по-новому смотреть на жизнь, но наивная душа сильно обожглась о раскалённую истину. Откуралесив запланированную неделю в честь наследника, Толстиков-старший принялся с ещё большим рвением ублажать женское население городка.
Итак, Геннадий Сафронович в младенческом возрасте, так и не «сфотографировав» на память ни одного уральского пейзажа, отбыл на постоянное место жительства в Москву. От непутёвого родителя ему достались многообещающая фамилия и непредсказуемые кержацкие гены.
Столица встретила малыша приветливо, особенно дедушка. На вокзале он буквально вцепился во внука морщинистыми руками и никому не хотел отдавать. Выпустил лишь дома, когда изрядно проголодавшийся карапуз стал требовать положенного кормления.
Если бы Гена был тогда года на четыре старше, то непременно обратил бы внимание на удивительную схожесть двух зданий: доисторической халупы, в которую его принесли из роддома, и московской кирпичной двухэтажки. Оба строения дышали на ладан. Первое – осталось в прошлом, а вот во втором – Толстикову суждено было прожить до окончания пятого класса английской спецшколы.
События приняли решение откладываться в памяти только через пять лет, но стартовый штрих имел довольно редкий, нестандартный оттенок. До этого времени Гена был исключительно домашним ребёнком и, чтобы бабушка с дедушкой до конца не испортили чадо своей активной любовью, Лиза рискнула пристроить сына в детский сад. Благо, министерство, где она работала, предоставило освободившуюся вакансию. Пару дней закомплексованный ребёнок протерпел, чувствуя себя в незнакомом обществе, словно в песочнице соседнего двора, а на третий «сделал ноги».
Всё бы ничего, да детский сад располагался недалеко от площади Дзержинского (Лубянки). Кончался же маршрут во внутреннем дворе жилого «винегрета», сразу за мостом, разделявшим улицу Горького (ныне Тверскую) и Ленинградский проспект. По пути любознательные глазёнки останавливались на волшебных витринах центрального магазина для юных покупателей, на каменных конях, взлетающих в небо с Большого театра, на сладких приманках булочных, кондитерских и на прочих ранее невиданных объектах. Странно, что пацан намотал солидный километраж и умудрился ни во что не вляпаться: как-то переходил улицы по утвердительным сигналам светофоров, не попался в силки рыскавших в поисках добычи педофилов, не растворился навсегда в снующем людском потоке. А в то время милиция, поднятая по тревоге, исследовала центр Москвы, словно под микроскопом.