Надо заметить, что Олег выделялся из толпы еще на вступительных экзаменах. Парень двухметрового роста, весом под сто двадцать килограмм, походил на новоиспеченного чиновника, прибывшего на собрание, и совершенно не понимающего, что на нем делать. Его папа стоял рядом. По комплекции он был абсолютно такой же, как Олег. В руках сжимал кожаную борсетку. На лице хранил неприступность. Я еще подумал, что эти люди приехали «заряжать». Возможно, так и было, мне этого уже не узнать, потому что Олег покинул нас очень быстро. На вступительных экзаменах я бы ни за что не поверил, что он станет жить со мной в кубрике. Но так получилось, нас поселили вместе, и теперь Олег улыбался мне, а я не знал, что делать: радоваться и улыбаться в ответ или сказать что-нибудь. Какая разница. В тот момент ни одно, ни другое не смогло бы стереть идиотской улыбки с его лица.
– Этот тип уже фонарь разбил на площадке, – заявил Игорь, обращаясь то ли к Мише, то ли ко мне.
Но говорил он точно про Олега, который тотчас принялся смеяться во все горло. Когда человек смеется так громко и долго, его смехом невольно заражаются все вокруг. Но с Олегом почему-то все было иначе. От его смеха у меня по коже поползли мурашки. Я не понимал, что может быть смешного в том, что кто-то разбил на плацу фонарь, и теперь на вечернюю проверку нам предстоит строиться в темноте.
– Дебил, – добавил Игорь, а Олег заливался слезами. – Смотри, тут каждая кровать с именем. Все, как я мечтал! Твоя сверху, моя снизу.
Игорь пощупал матрац.
– Только белья не хватает. Твоя мамочка приготовила тебе постелушку?
– Неа, – прогыгыкал Олег и пощупал свой матрац.
– Хреново! – Игорь пошатал кровать. – Надеюсь, она тебя выдержит, дебил!
Он ткнул Олега в живот, и тот снова засмеялся. Поток слез и смеха грозился не остановиться никогда.
– У меня дома кровать на кровать похожа. А это просто улет! Как будто вынесли из тюремной камеры! Будем паровоз ночью делать!
С этими словами он повернулся к нам с Мишей, и мы познакомились.
31 августа начался период, дни которого принято вспоминать больше, чем все остальное, произошедшее за пять с половиной лет. Первые две недели никто из нас не думал об учебе, и, вообще, о том, что как-либо связано с семестровым курсом. О существовании учебников и аудиторий с преподавателями мы узнали только в середине сентября. А пока продолжался период организации строевого порядка.