А потом мы сорвались с места с максимально возможной внезапностью. Резко и неудержимо – прямо как приступ поноса посреди ночи.
Пластиковая оконная рама вылетела, как «фонарь» пилотской кабины во время катапультирования. Ее осколки еще кувыркались в воздухе, а мы уже десантировались на пыльный, покрытый песком асфальт по ту сторону стены. Приземлившись, мы прижались поближе к земле и почесали прочь от этой хибары. Через секунду вслед нам защелкали одиночные выстрелы, потом кто-то заорал на птичьем языке, и по нам, наконец, долбанула первая нервная очередь.
Не дожидаясь, пока китайцы начнут долбить по нам изо всего, что у них было, мы нырнули в проулок по направлению к параллельной улице. По дороге я щелкнул тумблером, ставя на боевой взвод один из зарядов, и скинул его на землю позади себя. Теперь шансов свинтить по-тихому у нас все равно не было. Зато была возможность основательно потрепать своим преследователям нервы.
Последняя улочка, отделявшая нас от кольца пескорезов и всепожирающей пустыни, по какой-то непонятной причине оказалась практически неприкрытой. Поперек проезжей части там стояла оставленная скорее ради приличия, нежели для практических целей, одна-единственная «коробочка», слепленная по образу и подобию чего-то штатовского. Наверное, местные вояки посчитали маловероятным, что хоть какой-нибудь идиот по собственной воле попрет в радиоактивную пустыню, и даже не прикрепили к «коробочке» хоть немного пехоты, сконцентрировав ее там, где мы наделали больше шума. В иных обстоятельствах это было бы не лишено смысла, но сейчас только сыграло нам на руку.
За один заход мы все вместе перебежали эту чертову дорогу, скрывшись в переулке от разом ожившего БТР, который заревел двигателем, поднимая облака черного солярного выхлопа, и попытался долбануть нам вслед из тридцатимиллиметровой автоматической пушки, но лишь покрошил углы у низкорослых, словно вросших в пыльный асфальт, двухэтажных хибар. Каменное крошево долбануло нам в спины, но не смогло сильно нам навредить, едва припудрив нам корму. Кенни, который был у нас бронирован слабее всех – на нем был только толстый жилет и шлем – по-прежнему оставался стиснут между нами, и тяжелые бетонные ошметки с острыми краями до него практически не долетели, оседая на наших с Риком хребтах и затылках.