Но это не спасло нашего братишку Кукушонка, который лежал тут же, слева от прорехи, глядя мертвыми глазами цвета грифельного карандаша в далекое серое небо, немилосердное, но справедливое. Кто-то забрал его оружие, снял жетоны, вытащил из карманов документы. Я протянул руку и закрыл бедолаге глаза. Если повезет, мы вернемся и всех похороним. А если не повезет – читай несколькими абзацами выше.
Но нам не повезло. Пока мы ползли к воротам, остатки роты «Динго» уже сняли пулеметное гнездо, и все, что нам оставалось, когда мы их нагнали – это сесть в захваченные заводские грузовики и отправиться дальше по дорогам войны. Чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Ни за Благо, ни за Кукушонком.
Оказалось, этот небольшой Рочестерский завод производил корабельное масло. Он не был стратегическим объектом, он почти никого не интересовал, так что охрана состояла из обычной пехоты да четырнадцати старых, давно не стрелявших станковых пулеметов. Ни минометов, ни артиллерии, ни минных заградительных полей. И я понятия не имею, почему на всех наших картах он значился страшным боевым словом «плацдарм».
И вот мы, выжившие под Рочестером пехотинцы Объединенной Армии, уезжаем на семи грузовиках прочь, так и не похоронив своих мертвых. Двести человек – вот и все, что от нас осталось. Я сижу на полу в последнем грузовике. «Сорок восьмой» на коленях, каска с глубокой царапиной в руках. Все-таки это была не щепка. Мать твою, мать твою, мать твою… Рядом, спиной к борту, сидит Пуля с незажженной сигаретой в руках. Он все мнет и мнет ее, а табак сыпется на его комбинезон. Букса сидит слева от Пули. В руках у него рюкзак с простреленной рацией Кукушонка.
– Теперь это просто бесполезная куча дерьма, – вздыхает Букса.
– Точно, – нервно кивает Пуля, глядя на руины завода. – Теперь это все – бесполезная куча дерьма.
Песенка рейнджеров Объединенной Армии
Видишь небо над горой,
Видишь бутсы на дороге,
Мой родной «сорок восьмой»,
И мои кривые ноги?
Это мы, и мы бежим,
Не за властью и наживой.
Мы бежим, мы бежим,
Потому что живы.
Кто нас ждет за поворотом,
Кто под соснами лежит?
Люди живы, в сборе рота,
Значит, рейнджер бежит.
Это мы, и мы бежим,
Не за властью и наживой.
Мы бежим, мы бежим,
Потому что живы.