в своей работе «О сущности философии и о моральном условии философского познания» (1917) и делает в ней первые шаги по направлению к метафизике. Шелеровское требование автономного самоконституирования философии включает в себя идею специфичности философского познания и знания в отличие от обыденного здравого смысла, науки, религии, искусства и т. д., а также требование беспредпосылочности философского познания и знания (см. следующий параграф 3).
Но если исходная реальность – человек, а не какая-то одна из его выдающихся функций, например, мыслительная, тогда историчность и культурность человеческого бытия и мышления, его социальная обусловленность не могут рассматриваться как некие замутняющие чистое мышление помехи или наслоения, которые должны быть обязательно вычищены с помощью epoche или выведены за скобки посредством редукции, – ведь это источники многообразных феноменов, существенных для понимания того, что такое человек. Возникает лишь один принципиальный вопрос: как, признав это, не впасть в тот самый релятивизм, который был подвергнут Гуссерлем уничтожающей критике в раннем и среднем периоде творчества? (Ответ на этот вопрос будет дан ниже, см. главу 3.)
Своё негативное отношение к историзму и имплицитно содержащемуся в нём культурологизму Гуссерль предельно ясно сформулировал в программной работе 1911 г. «Философия как строгая наука», подвергнув в ней критике взгляды В. Дильтея. Отдавая должное ясности мышления и силе духа Гуссерля, которые изумительно ярко проявились в этой статье, скажем прямо: это манифест философской Реформации, ода логическому абсолютизму, основанному на философском сциентизме. Заключительная часть статьи, преисполненная ригористическим пафосом, призывает к философскому радикализму, этические аналоги которому можно найти разве только в религиозной сфере, причем даже не в лютеранстве, а скорее в кальвинизме или пуританизме. По мнению Гуссерля, главенствующей и наиболее прочной «реальностью» новейшей эпохи является наука и только наука, поэтому и философия должна быть ничем иным, как только наукой, а «сущность подлинной философской науки» как раз и составляет «радикализм».
«Наше время, – пишет немецкий философ, – хочет верить только в «реальности». И вот его прочнейшей реальностью является наука; и стало быть, философская наука есть то, что наиболее необходимо нашему времени