Кэтрин внимательно посмотрела себе под ноги. Это и дорогой-то назвать нельзя, так, полоска глины и щебня. Казалось, Красный Дом и семейство Мэйсонов хотели, чтобы никто их не обнаружил.
Приусадебная территория тоже знавала лучшие времена. Перед фасадом особняка был когда-то разбит палисадник, но теперь в нем хозяйничали крапива, плевел и колючие луговые цветы, и густые заросли кустарника теснились в тени здания и садовых стен.
Вокруг Кэтрин вилась стайка жирных черных мух, норовя усесться на неприкрытые руки, и она поспешила к крыльцу. Но вскоре, судорожно вдохнув, замерла; пройдя полпути по останкам центральной дорожки, она увидела в прямоугольном, с крестообразным переплетом окне второго этажа лицо: оно прижалось к стеклу в нижнем углу слева от вертикальной стойки. Маленькая ручка то ли помахала ей, то ли изготовилась постучать. А может быть, человечек в окне ухватился за вертикальную фрамугу, стараясь подтянуться повыше.
Она решила помахать в ответ, но не успела поднять руку, как человечек исчез.
Кэтрин не знала, что в доме живут дети. Согласно полученным указаниям, здесь проживали только Эдит Мэйсон, единственная оставшаяся в живых наследница М. Г. Мэйсона, и домоправительница, которая и должна была встретить Кэтрин. Но маленькое личико и ручка, сделавшая короткий взмах, определенно принадлежали ребенку – бледному, с чем-то вроде шляпы на голове.
Она не могла сказать, девочка это или мальчик, но краем глаза успела уловить на мелькнувшем лице широкую веселую ухмылку, словно ребенку было приятно наблюдать, как она пробирается сквозь заросли в палисаднике.
Ожидая услышать топот маленьких детских ножек, бегущих по входной лестнице ей навстречу, Кэтрин внимательно посмотрела на пустое окно, а потом – на дверь. Но ничто не шевельнулось за темным стеклом, и никто не спустился, чтобы встретить ее.
Она продолжила путь ко входу, более уместному для церкви, нежели для жилого дома, пока мрачная тень от старого дуба не накрыла ее подобно громадному капюшону.
Одна створка громадных передних дверей, сделанных из шести панелей – четыре дубовых, две верхних из витражных стекол, – была открыта, словно провоцируя Кэтрин войти без приглашения. Через щель она увидела неосвещенный холл с бордовыми стенами. Погруженный в полумрак, он напоминал глотку, уходящую в бесконечность.