А ведь и верно, 35 уже…
– Что, агентура из пенсионного отряда донесла?
– Да какая разница кто, – досадливо отмахнулась Ляля. – А ей теперь как жить? Как на тебя смотреть?
– Не такая уж она девочка … – ненавидя себя, начал я.
– Была, девочка. Была! … Ты на простынь то смотрел, животное?!
Тут уж мне нехорошо совсем стало. На простынь я не смотрел. Забыл про неё начисто. Выпил тогда и продолжил – спал одетым, прикрыв постель пледом… И так совесть грызла за Ляльку, а ещё это…
– Я ходила к ней, – ожесточённо выпалила Ляля. – А она прощение начала просить и ревёт… Она – у меня! Я подумала, вот с нашей, если кто так… Ты знаешь, что Ленка в тебя влюблена уже года три?
– Откуда ты взяла?
– От верблюда! Я видела, как она на тебя смотрела. Не слепая. Ребёнок в тебя влюбился, ребёнок, а ты и рад … Нет, гад ты всё таки.
Лялька отвернулась и замолчала.
Я тоже помолчал.
– Я не помню ничего, Ляля. Я две бутылки крепкого выпил, а дальше не помню. Как за третьей пошёл, как Ленку встретил … Ты прости меня, а? Очень худо мне.
Хилое оправдание. Каждый сам отвечает за свои поступки.
Она продолжала молчать, отвернувшись в сторону. Так мы и сидели, словно немые.
Странную мы являли картину миру. Она – шикарная, в джинсовом, расшитом вышивкой, сарафанчике от Бианки, тонкой белой льняной рубашке и своих рыжих свободных «казаках», украшенных клёпкой, которые купила, неизвестно зачем, в Стокгольме и которые почти никогда не одевала. Рыжая волнистая грива крупными локонами разметалась по плечам. Глаза скрывают очки «Чопард»– не хочет показывать. Стройные ноги, девичьи; подтянутая и лёгкая, привлекающая внимание, выглядящая юной девчонкой. И я – мужчина далеко за тридцать, в заношенных голубых джинсах, вылинявшей чёрной майке, с мятым лицом и совершенно седой, от чего выглядел ещё старше. Проходившие мимо, поглядывали на нас с любопытством.
– Как жить будем, Ляля?
– Да так и будем. Раньше счастливо жила, теперь как все … Пей чай и поешь.
Она поднялась и пошла не оглядываясь.
– Ты куда?
– Я к Лене. Ей я ещё нужна. Водки не пей больше, ладно?
– Ладно…
Долго сидел я под липой – «нашей липой». Пил чай, курил одну сигарету за другой и бездумно смотрел на воду, по которой плавали утки. А я их не видел. В голове звенело – «ей я ещё нужна». Приблизился вечер, набросил серую вуаль на пруд, деревья. От воды потянуло прохладой, стало зябко. И пусто. Я поднялся, взял корзинку и побрёл к машине.