От радости, у меня будто бы открылось второе дыхание и я с
усиленным темпом пошёл по следам. Неужели я не умру здесь? Неужели
я выберусь? Эта мысль гнала меня вперед, заставляя забыть о боли и
усталости. Люди! Там люди!
_____________
Пустынная ночь сковала все живое тишиной и холодом. Казалось,
сама пустыня затаила дыхание в ожидании чего-то. Но это спокойствие
было обманчивым, и вот уже в нескольких шагах от песчаного холма
разгоралась сцена, достойная какого-нибудь дешёвого фильма.
Минут 15 прошло с тех пор, как эти двое спешились, решив
передохнуть. Пятнадцать долгих минут напряжённого молчания, на
протяжении почти каждой из которых, один человек, тот что потолще и
ниже ростом, недовольным, можно даже сказать злым взглядом смотрел
на другого, уже не такого толстого, но высокого. Видно было как
тому неуютно под таким бдительным взором, хоть он и старался делать
вид, что не замечает ничего.
И вот, словно перезревшая дыня, лопнуло терпение у толстяка.
- Это твоя вина, Муслим! - проревел он, разрывая тишину пустыни.
Голос его дрожал от гнева, как струна на старой балалайке.
Они сидели по разные стороны от крохотного костра, разложив под
собой куски затхлой ткани. Огонь, жадный и ненасытный, лизал сухие
ветки, отбрасывая на их лица пляшущие тени.
Одетые, как последние нищие, в залатанные тряпки, напоминающие
мешки из под картошки, в которых проделали несколько дыр. Они
больше походили на пугала, чем на людей. За поясом у каждого
болтался кинжал – последнее средство убеждения в этом Богом забытом
месте. Два верблюда, измученные дорогой, покорно стояли у камня,
привязанные короткими поводьями.
- Почему это я? - взвизгнул Муслим, тощий как тростинка на
ветру. - Халиф убил старика! Не я!
- Халиф сдох под саблями стражей, - рявкнул толстяк, тыкая
толстым пальцем в Муслима, - а ты, трусливая крыса, не придумал
ничего лучше, чем прибежать ко мне домой! Привёл на хвосте погоню,
тупой ты Шайтан!
- А что мне оставалось? - в голосе Муслима звучало искреннее
недоумение. Казалось, он и правда не понимал, чем провинился,
прибежав к своему подельнику, словно к спасительному оазису.
Вид искреннего непонимания в глазах Муслима, ещё больше разжигал
гнев в его сердце.
- Будь ты проклят, Муслим! - толстяк вскочил, выхватывая кинжал.
В лунном свете сталь зловеще блеснула. - И что нам теперь делать,
а? Обратно нам уже нельзя, идти практически некуда, без денег и со
стражей, которая нас ищет, ты хоть понимаешь как сильно ты и Халиф
обложались? Понимаешь или нет, грязный ты сын Ишака?