День близился к исходу и над проливом опускались вечерние сумерки. Неяркая бледная луна, затянутая матовой серой мглой, ровно встала над вычерченным морским горизонтом. Воздух был наполнен свежими мартовскими заморозками, привычно оставляющими на влажной палубе, блестящие серебром льдинки. На шкафуте стоял тралмейстер и усердно руководил подготовкой трала к дальнейшей эксплуатации. Опытным взглядом он находил самые уязвимые места, успевшие прийти в негодность и, покрывая их отборным рыбацким матом, указывал подвахтенным матросам на необходимость ремонта. Рыбаки, привычные к различным передрягам судьбы, ловкими движениями рук, умело восстанавливали целостность трала самодельными бамбуковыми игличками, придавая ему первозданный вид. Тем временем судно изменило курс, направляясь в сторону базового порта. Утром траулер встал у причальной стенки Невельского рыбокомбината. Старший помощник капитана и старший механик распределили вахту по своим службам так, чтобы каждый, освободившийся от вахты рыбак смог сойти на берег. Электромеханик на вахте задействован не был и, отпросившись у «дедушки» до утра, он после обеда покинул судно. На берегу Игоря ждали заранее спланированные в рейсе дела. Взяв на прокат у моториста Серёги массивный портфель для морских трофеев, в светло сером полупальто, меховой кроличьей шапке и ещё не заношенных джинсах, он направился на задворки рыбокомбината, чтобы незаметно выйти за территорию, минуя главную проходную, следуя примеру старших товарищей. Недалеко за кирпичным зданием одного из рыбных цехов, вклинился кусок деревянного забора из «крупно-щелевых» досок, где находился тайный проход, для желающих сократить путь в город с, имеющейся в руках, малогабаритной ручной кладью. Легко протиснувшись в пролёт через отодвинутую доску, Игорь оказался в запущенном скверике, за стеной одиноко стоявшего осиротевшего здания. Дальше тропинка вела в сторону города, и он незаметно покинул территорию рыбокомбината. Нервы были на пределе. Он был взволнован и стыдился своего поступка. Ведь таких как он, в те времена, называли «несунами» и это было воровство социалистической собственности. А с другой стороны: что в этом криминального, если он взял для своей нужды немножко трофейных даров моря? Ведь не возьми он или другие рыбаки, этот забракованный товар, его бы переработали на тук и вскормили каким-нибудь животным. А, ведь, дефицит? Поэтому и было неприятно чувствовать себя подпольным воришкой. «Почему бы легально не разрешить брать экипажу какую-то бросовую частичку этого добра, – прикидывал про себя Мельниченко, пытаясь себя оправдать. Тогда бы не пришлось унижаясь, пробираться тайком мимо проходной рыбокомбината, словно последний рецидивист, а спокойно с гордо поднятой головой шагать мимо зоркой охраны, ничего не пряча и с честью встречать провожающие взгляды дотошных охранников. А эта мизерная частичка морских трофеев приятно дополняла бы не достающую, по мировым стандартам, заработную плату». Размышляя о несправедливости, он встряхнул свои джинсы, поправил полупальто и, словно ничего не произошло, вольготной походкой направился на автобусную остановку, находившуюся на улице Береговой. На остановке «Мореходное училище», он остановился и стал дожидаться своего автобуса, прикидывая в уме: кто в это время мог быть дома из семьи Митрофановых?