– Смотри, – кивком он пригласил меня войти и, наверное, оценить его старания. – Вот уже как месяц ложу в свободное время.
Задняя стена кухни была выложена серой кафельной прямоугольной плиткой. Слева – стена с окнами была сделана наполовину. Верхний ряд, особо просматривавшийся, почему-то был выложен из резанной плитки. Ряды плитки были кривовато косоватыми, швы гуляли и зияли пустотами.
– Ещё месяца два, чтобы закончить, – грустно сообщил он мне. – Очень неудобно, стены неровные, плитку нужно резать.
– А зачем этот мартышкин труд? – не сдержался я, хотя прекрасно знал, что натуральное хозяйство было его жизненным устоем и особой гордостью. – Я бы лучше нанял специалистов, и они бы сделали всю работу в два дня.
Николай резко нагнул голову и поднял руки будто стараясь закрыться от наступающей на него ереси:
– Да это же заплатить им надо столько же, сколько плитка стоит!
– Ну и что? Но ведь это будет красиво, качественно и быстро, – попытался я аргументировать.
– Та ну! Я тоже могу! Пусть это мне выйдет по времени, но не могу же я платить такие деньги! – парировал он.
– А не боишься, что отвалится? – пристально глядя на его ужимки, спросил я.
– Нет, не отвалится, – категорично отрезал Николай.
«Да ну! Это какой-то неравноправный разговор», – подумал я, взирая на уклоняющегося от визуального контакта со мной Николая.
Действительно, что может сказать о расходовании денег персонаж, который лишен возможности распоряжаться тем, что он зарабатывает.
Мне вспомнилось, как прошлым летом, мы на выходные ездили на хутор Стожок к Азовскому морю. Чарующий шарм этого места грел душу милыми картинами спокойного отдыха в практически деревенской нирване. Хутор у моря. Простые удовольствия. Уютный деревенский рынок по утрам. Моя Света – искрящаяся радостью от соприкосновения с таким, почти виртуальным, волшебством реальности. Галя, с азартом дельца, расхаживающая по рынку и демонстрирующая всем своим видом, что ни в чём не намерена себе отказывать. И Николай, у которого не оказывается денег на бутылку пива… Воспоминание это пришло на ум, видимо, в силу своей свежести, поскольку с того времени мы общались кулуарно, за столом, и не выходили на оперативный простор, где бы он мог наглядно столкнуться со своей мужской беспомощностью и ущемленностью в правах. И потому, когда он начинал говорить о том, на что он может или не может направить свои денежные ресурсы, возникало ощущение, что он фантазирует, представляя себя полностью дееспособным. Видимо, он просто путал роли, забывая с кем он говорит. Надо полагать, в своём цеху, где он проработал всю свою жизнь, начиная с помощника машиниста тепловоза и дослужившись до дежурного по депо, он, в среде грубых работяг, рисовал себя эдаким самоуправным господином своей жизни и семьи.