– Да уж, невеселые вести…
– Вот, что у меня за характер такой гадкий?! А? Чем больше мне о любви и чувствах баба талдычит, чем больше навязывается, тем более я мечтаю прогнать ее с глаз долой. А эта сначала только плакала, в любви объяснялась, а как оделась, лицо гордое. Стоит и в мою сторону уже не глядит. А как край ее юбки мелькнул предо мной прощально за порогом, вот за этим, – Махнев ударил кулаком по косяку. – Так я тут же, вроде, как опомнился. Закричать вослед хотел, вернуть. Но сдержал себя. Зубы сжал. Не позвал. Она и уехала. Видно, уже не свидимся.
Игнат молчал, хмуро глядя в окно.
– Ну, еще ты меня своим молчанием казнить, что ли станешь?
– Не стану. На все здесь твоя воля…
– Ну и женился бы сам тогда на ней.
– Я бы женился, только ты бы разве дал?
– Правильно мыслишь. Не дал бы, – осклабился Владимир.
– Вот то-то же. Сам не гам…
– Не продолжай. Захотел жениться? Я женю тебя вмиг.
– Ничего я не хочу. Поехали, твоё благородие, нас купец Белоглазов ждет.
– Не поеду сегодня никуда. Не до дел мне нынче. Принеси лучше водки из погреба и пожрать. Да, и девок к вечеру приведи пару. Или трех.
Всю неделю Махнев пил и кутил в своей бане, пытаясь унять неожиданную тоску по своей кузине.
Но, ничто не вечно в этом мире – унялись, притупились, внезапно вспыхнувшие чувства к Глафире Сергеевне, посетившие сердце нашего ветреного героя. А когда, совсем не к месту, возникал её образ в услужливой памяти Махнева, он тут же гнал его, словно старый сторож навязчивую, бездомную собачонку с барского двора.
* * *
К ночи третьего дня беглянки остановились на постоялом дворе, последнем на пути к Нижнему Новгороду. Они оплатили отдельную комнату, куда хозяйка принесла им горячего чаю, теплой воды в кувшинах и нехитрой еды – пирога с капустой и простоквашу.
– Поешь еще, – уговаривала Татьяна Глашу.
– Я не хочу, Танечка…
– Не будешь есть, как следует, быстро захвораешь. Нам надо быть сильными. Чего ты горюешь? От супостата твоего сбежали. И то – радость.
– Да…
– Я же знаю, что ты по Володечке, демону, тоскуешь.
Глаша в ответ молчала, низко опустив русую голову, по щекам предательски катились слезы.
– Таня, неужто, это навсегда? – всхлипывая, спрашивала Глаша, глядя на подругу заплаканными глазами.
– Что?
– Что мы уехали из Махнево?
– А что мы там забыли-то?