– В чем ты виноват, несчастный? И насколько тяжка твоя вина? – сглотнув комок в горле, спросил он.
– Я не виновааа, клянусь… не убивааа… Мне было скаано, – промычал человек, устремив молящий взор на брата Игата, – поостите, ади Бога, молю… Я…
– Не поминай имени Господа нашего, ничтожный червь, – прервал его инквизитор, осеняя себя крестным знамением. Он выдвинулся из тьмы, подойдя ближе к прикованному, но находясь полубоком к нунцию, и тот по-прежнему не мог разглядеть его лица. – Златые монеты заменили тебе Его. Ты, должный охранять герцога, будучи в сговоре с бандитами, позволил вершить им черное дело, надеясь завладеть Камнем. Ты предал своего хозяина, ты предал Святую Церковь. Тебе нет прощения!
При последних словах Аршан с размаху ударил того по лицу раскрытой ладонью, небрежно, словно шутки ради. Голова несчастного мотнулась, точно у пьяного, кровавые брызги разлетелись в стороны. Палач брезгливо отер один из следов со своего запястья.
Упавшая на плечо после тычка Аршана, голова прикованного словно по инерции продолжала трястись: он плакал.
– Я не виноват! – неожиданно высоким чистым голосом вдруг закричал он так, что нунций даже вздрогнул, – Будьте вы прокляты, убийцы! Убийцы!..
Косматые растрепанные волосы с присохшей к ним кровью падали на глаза, но не могли скрыть яростного взора этих светло-голубых глаз в своем последнем усилии. Нунций не мог себя заставить посмотреть в них прямо, как подобает духовному отцу.
– Может быть… – неуверенно начал он, но инквизитор перебил, даже не заметив его слов.
– Жалкий глупец! – казалось, он презрительно усмехнулся, хотя брат Игат не мог этого видеть. – Ты хулишь даже на смертном одре, вместо того, чтобы достойно принять покаяние и свое наказание, которого ты заслуживаешь. Господь Бог отвернулся от тебя, как ты отвернулся от Него. Тебя ждет ад, но прежде…
В руке палача мелькнуло откуда-то взявшееся длинное стальное лезвие, которое скользнуло по груди несчастного, легко и аккуратно вошло в живот и несколько раз провернулось там.
Человек закричал. Казалось невозможным, чтобы в этом хилом изможденном теле оставалось столько крика. Его вопли разрывали замкнутое пространство мешка. Тело извивалось, насаженное на сталь, точно глупый цыпленок на вертел, билось в нечеловеческой муке. Аршан хладнокровно улыбался, довольный своей работой. Выдернув острие клинка, покрытое дымящейся кровью, он поднял его к свету, чтобы получше рассмотреть.