Все войско казалось обреченным на гибель в водах Евфрата, однако положение выправил Мусанна со своими бедуинами-бекритами (племенами, обитавшие на правом берегу Евфрата). Неустрашимо бросившись на персов, тот продержался до тех пор, пока мост не был соединен снова и закреплен, а затем, невзирая на тяжелую рану, полученную от персидского копья, продолжал прикрывать отступление. Войско было спасено от полного истребления, но потеряло 4000 человек в битве и в водах Евфрата. Существует легенда, что 2000 человек из числа беглецов окончательно потеряли голову и бежали до самой Медины. Так была одержана последняя победа некогда великой армии Сасанидов.
Два арабских или сасанидских щита середины III века
Мусанна отвел остатки армии в лагерь. Однако и в этот раз он недолго исполнял функции командующего. В Медине испытывали сомнения в его благонадежности: вождь бекритов принял ислам и присоединился к халифату лишь при Абу-Бекре. До этого он вел собственную «малую войну» против персов и после принятия новой религии сумел уговорить халифа начать завоевание Ирана, военные силы которого ценил невысоко. Вместо Мусанны во главе армии поставили Са’д ибн Абу-Ваккаса.
Мусанна воспринял это известие спокойно. Многочисленные раны, полученные им в походах, а также ранение в битве возле моста подточили его здоровье. Известно, что он посоветовал новому главнокомандующему спокойно отсиживаться в лагере и умер незадолго до битвы при Кадисии. Са’д в знак уважения к памяти Мусанны торжественно объявил, что, по прошествии положенного срока траура, женится на его вдове Сельме – тем самым желая унаследовать влияние, которым умерший пользовался среди бедуинов.
Са’д, следуя благому совету Мусанны, cпокойно пребывал в лагере. Халиф Омар постоянно отправлял подкрепления, а после битвы при Ярмуке все свободные войска из Сирии были направлены для борьбы с иранцами. К Са’ду присоединился гарнизон Басры[6], предводительствуемый Мугирой.
Между тем иранский военачальник Рустам имел прекрасную возможность использовать успех Бахмана, чтобы добить арабов. Однако вместо этого он задержал движение главных сил, ожидая прибытия ополчений из отдаленных областей. Нерешительность, ставшую прямым следствием вмешательства двора в образ ведения войны, Рустам усугубил еще и собственной пассивностью в качестве военачальника. Бездействие врага придавало еще больше уверенности ежедневно возраставшему числу арабов.