При этих его мыслях Барабанов медленно как то стал башкой своей треугольной то в одну, то в другую сторону шевелить и спину слегка почесывать, словно вши по ней вдруг разгулялись.
Стало быть, проняло калеченого!
А значит, думай, Федуло, думай крепче!..
Пачка такая не одна! Целый ящик таких пачек! Сотня их там… нет, двести даже штук!
Тесненько так лежат друг к дружке… А всего деньжищ там не меньше как на мульён!..
Совсем плох стал Барабанов, места себе не находит. Головой вертит во все стороны, руки дрожат – все папиросы в лужу рассыпал. Даже подбирать не стал: чего их подбирать, когда целый мульён живых денег лежит где то поблизости?
Ну а где он спрятан, тот мульён?..
А вот где!
В проулке, в том, что слева, – во во, в этом самом, куда Барабанов голову при его мыслях повернул! – за одноэтажным деревянным домишком железный люк в мостовой…
А проулок такой, что никто почти там не ходит…
И ежели по незаметному тот люк приподнять, то под ним, родимым, тот ящичек с мульёном как раз то и прячется!..
Очень живо это все Федька себе представил, потому что и проулок, и люк тот видел не раз.
Понятно, никакого мульёна в люке никогда не лежало, а прятал там вор по кличке Цыган свой маузер, потому как сам со своей марухой Стрелкой в этом деревянном домишке жил, а маузер в люке прятал на случай облавы – Федька однажды нечаянно проследил. Понятно, никому рассказывать не стал – Цыган, прознай он о том, в минуту башку бы отвинтил, не замедлился.
Но про маузер Федька сейчас не думал вовсе – уже сам верил, что в люке ящичек с толстыми, новенькими денежными пачками. С мульёном!
Хороший такой ящичек, струганый! А пачки в нем – и вовсе любо дорого посмотреть!..
Так размечтался, что не заметил, как этого Барабанова уже и след простыл…
Хотя нет – вон мелькнула треугольная башка как раз при входе в тот самый проулок. Шустро торопился гуттаперчевый за смертью за своей…
Он же, Федька, – со всех ног к домишке тому деревянному, только с другой стороны. И ну колотить кулаками в дверь, ну орать:
– Дяденька Цыган, дядечка Цыган, откройте, дядечка Цыган!
Дрожал, конечно: Цыган – гроза всей Сухаревки; помня, однако, что нынче он не какой то Федуло, а Викентий второй, кое как перемог свой страх.
Цыган наконец открыл, рожа заспанная, от самого перегаром разило за версту, потому был злой как черт и со зла, известно, на все способный.