Вскинула голову, посмотрела вперед. Туда, где на горизонте от
земли и до самого неба тянулась Туманная завеса. Черная, как смоль.
Непроглядная, как ночь. Со стороны похожая на стену дождя, с той
лишь разницей, что никогда не движется. Словно застыла навеки.
— Ты не переживай, милая. — Бабуля приобняла меня за талию, и я
поморщилась: даже легкое касание через платье отзывалось тупой
болью в ссадинах. — Тебя больше не тронут. Не посмеют.
Впереди показался наш дом, расположенный на опушке леса сразу за
деревней. Только бы дойти до него, спрятаться за стенами и больше
никогда не выходить наружу.
Бабушка помогла мне преодолеть крыльцо. Я ступила на валяющуюся
дверь, и та хрустнула. Тонкая, ненадежная. Сделанная абы как
Митькой за бутылку спиртовой настойки.
В кухоньке, где на плите уже давно закипела вода в чайнике, а
тесто в миске на столе поднялось, у стены располагался узкий
топчан, застеленный ватным одеялом, с плотно набитой пухом
подушкой.
С потолка свисали пучки трав — сушеных и свежих, собранных мною
вчера. Знала бы, что сегодня придется лечить порезы, набрала бы
ромашки.
Я присела на край топчана. Головокружение не давало
сосредоточиться на старушке, которая суетливо доставала из чулана
мешочки с травами, баночки с мазями и пузырьки с настойками.
Снова затошнило, и я легла. Туман перед глазами рассеялся,
легкие вновь наполнились воздухом.
— Ба, я ничего не сделала, — шептала я.
Почему-то сейчас для меня важнее всего было объяснить родному
человеку, что я и правда не виновата. Только ей, моей бабушке, а
остальные пусть горят в аду.
— Раздевайся-ка, — попросила она, выставляя снадобья на
стол.
Я поднялась, медленно и осторожно. Правая рука не слушалась, а
одной левой стянуть с себя платье у меня не вышло бы.
— Резать надо, — сказала я, и из глаз снова брызнули слезы.
Бабушка засеменила ко мне. Ножом вспорола ткань моего
единственного нарядного платья — белоснежного, в синий цветочек. Я
надела его сегодня, чтобы пойти в деревню за мукой. Лучше бы сняла
сразу, как только домой вернулась.
— Новое сошьем, — успокаивала меня старушка. — Еще красивее и
пышнее. Ни у кого такого не будет!
Я ахнула, увидев свое оголенное тело. По коже расплывались
фиолетовые пятна. Рана от гвоздя сочилась кровью, на нее налипла
грязь и частички травы.