Хотя по ощущениям мне казалось, что большего позора в жизни я никогда не пережила бы.
– Держи, накинь на себя, – увидев, как я безуспешно пыталась собраться с духом, Глеб стянул с себя футболку и протянул мне.
– А как же… – тут я вновь зависла.
Теперь уже здравые мысли точно покинули мою голову. Он собрался с голым торсом зависать с ребятами? Чтобы девчонки окончательно голову потеряли?
Если уж даже меня вело от одного вида невинного мальчишеского обнажения.
– Мы же на пляже, – виновато улыбнулся Вознесенский, пожав плечами. – Не парься, я отвернусь.
И действительно отвернулся, как только я дрожащей рукой приняла принадлежащую ему вещь. Вторую за сегодняшний вечер!
Когда я отняла обе руки от грозящей выставить на показ мои прелести блузки, сердце совершило кульбит. Футболка пахла Глебом. Терпкий аромат, пропитанный запахом морских волн и солнца с едва уловимыми нотками стирального порошка. Головокружительно и так…по-настоящему.
Я надевала его футболку настолько медленно и аккуратно, словно это была самая дорогая на свете вещь.
Так оно и было, вероятно. Ведь нет важней вещей, что дороги сердцу.
– Я все, спасибо, – кое-как закончив с переодеванием, произнесла тихо, и Глеб обернулся. – Но Маша права. Мне не место среди вас. Я лучше пойду обратно в комнату и…. – было больно признавать правоту противной соседки.
Но ведь она явно уже растрещала о моем позоре ребятам. Как я после такого буду спокойно находиться среди остальных?
Да и расспрашивать Глеба сейчас о первой ночи в лагере тоже казалось неуместным. Не после всего этого.
– Возможно это твой последний шанс влиться в коллектив, – нахмурившись, проговорил Вознесенский, в упор не видящий проблемы.
А она была буквально у него под носом. Стояла, скромно пряча руки с порванной блузкой за спиной. В его футболке и полностью окутанная его запахом.
– Ты же не собираешься до конца жизни быть изгоем? Думаю, это неприятно.
Слова Глеба стали для меня последней каплей. И без того расшатанные нервы сдали.
Вот значит кем он меня считает? Изгоем…
– А, знаешь, – тщательно подбирая слова, вымолвила. – Я никогда и не хотела становиться частью такого коллектива. И не захочу, – выдавила с отчаянной ненавистью, и, резко развернувшись на пятках, поторопилась в сторону лагеря.
Теперь мне уже было плевать на то, споткнусь ли я обо что-либо в темноте. Ни один даже самый яркий фонарь не помог бы прозреть глазам, которые застилали слезы.