Слева от стола стояло трюмо, перед которым любила вертеться Нюшка, двигая зеркала так, что в них отражались три Нюшки, и показывала все трем язык одновременно.
А в левом углу за трюмо находилась кровать Нюшки, сделанная дедУлей навырост. Еще недавно Нюшке казалось, что в кровати можно потеряться, а сейчас было ясно, что еще через пару лет ей надо что-то придумать. Ну, кто ж в наше время думает, что с ним будет через пару лет?
Кровать Нюшки была отгорожена от входной двери шкафом с верхней одеждой дедУли с бабУлей. Сбоку шкафа дедУля привинтил крючок, на котором Нюшка вешала свою шубейку.
Там же стоял маленький электрический обогреватель. Еще один находился между кроватями дедУли с бабУлей. Впрочем, когда бабУля слегла, Нюшка перетащила свой обогреватель поближе к бабУле. Обогреватели были маломощные, грели в основном сами себя, но это было лучше, чем ничего.
Итак, Нюшка погасила свет в подсобке и вернулась в горницу. Надо было погасить свет и лечь, но что-то насторожило ее. Потом она поняла: дедУля стоял над сказкой с откинутой крышкой и что-то доставал из нее. Она подошла поближе и онемела от неожиданности и страха. Неожиданность от того, что льняные саяны, извлеченные из сказки, тягучие, долгие, прохладные в жаркую погоду, сейчас, в стылой, давно нетопленой горнице выглядели дико, как детская соска на шее взрослого человека. А страх от того, что Нюшка поняла: пока она отсутствовала, бабУля просила дедУлю подготовить ей один из саянов, в котором бабУля собиралась помереть. Саян, обычно самый нарядный и богато украшенный, использовали как смертное. Правда, в смертное облачали уже после того как покойницу обмоют, но Нюшка догадалась, что бабУля не хочет, чтобы эту работу сделал дедУля: не мужское это дело, а Нюшка для этого слишком мала. Поэтому она решила заранее надеть саян и ждать своего часа.
Все это время Нюшка стояла, сжимая и разжимая кулачки, а потом бесстрашно ринулась вперед.
– ДедУля, миленький, бабУлечка, родненькая, не надо саяна, спрячьте его обратно! – закричала она. – БабУля, ты в такую холодину станешь его надевать? Что ж я, совсем вам чужая – все без меня решаете?
Она кричала, но самое страшное свое оружие в ход не пускала, держала в запасе. Самое страшное – это когда она начинала визжать. Старики перепугались, это было видно, и сейчас пребывали в растерянности. И тогда для верности она топнула ногой.