Шершовка высказалась по обыкновению резко и грубо:
– Во как теперь принято. Среди бела дня пришла, да и нырь в сарай. Ни стыда, ни совести. Городская пигалица.
Ильинишна сердито возразила:
– Коли так открыто пришла, так и умысла на что дурное нет.
Эмма Вольц высокомерно выдала:
– Какие вымыслы? Тут все факты налицо.
– А Кащеева дочка и не знает, что сиделка по чужим дворам шастает.
– Пойди, расскажи ей. Глядишь, благодарности дождёшься. Приласкает тебя злыдня словом добрым. Смотри, в инфаркт от её любезностей не запрокинься.
Шершовка прервала это отступление от темы:
– Болтаете ерунду, а хоть бы кто сказал пигалице про Гришку. Ударит ему хмель в голову, будем потом стенать, что беду не почуяли, не отвели.
Глебовна спокойно пояснила:
– Я ей всё рассказала. Если хмель куда и ударит – её проблемы будут. Знала, на что шла.
Ильинишна снова вставила свои пять копеек:
– А Ксанка-то и не чует, что муженёк лыжи налево вострит. Вот и верь паразитам этим двуногим. Ведь могла бросить дурака этого, уж сколько говорили ей – разведись, да живи свободно. Так нет, она его, видите ли, ждать будет. Дождалась, что и говорить.
Шершова, брызгая слюной, принялась чехвостить уже Ксанку:
– Что ж ей не ждать было? Сама-то нищая, а как Гришка сел, она домину к своим рукам прибрала, да в загул ушла. Уж кто только к ней не хаживал, и Ксанка ни перед кем двери не закрывала.
Петька вдруг сообразил, что красавица Ксанка Маслова приходится Гришке не кем-нибудь, а женой. Открытие поразило его явной несуразностью. Невозможно было даже представить себе Гришку и Ксанку вместе.
Глебовна одернула старую кошёлку чуть более строго:
– Что ж ей было, красивой да молодой, столько лет себе в земных радостях отказывать? Гришка сам дурак, полез в драку никчёмную, да обе жизни и сломал – и свою, и Ксанкину. Были парой на загляденье, а теперь что он – пьяная никчёмка, что она – душа пропащая.
Шершова ядовито парировала:
– Не выставляла бы Ксанка красоту свою каждому встречному напоказ, не полез бы и Гришка в ту драку. Так что кто кому жизнь сломал – ещё вопрос. Гришка чай не на курорте прохлаждался. А Ксанка в его постели других привечала.
– А ты нешто свечку держала? Или у ворот сидела, мужиков считала?
– Не твоего ума дело.
Грубость Шершовки оборвала разговор. Но через некоторое время Эмма засуетилась: