– Почему?
– Которые не как все, умирают ещё быстрее.
* * *
– Здравствуйте! Говорят, что вы – скандалист…
– Кто скандалист? Я скандалист? Ах, ты гадина! Кто тебе, негодяю, такое сказал? Да, я самый тихий и спокойный человек на свете! Я тебя, гада, за клевету по судам затаскаю! В тюрьме сгною! Котлету из тебя сделаю! Ну-ка, иди сюда! Кому сказал?!! Ничего, сейчас я тебя догоню! Не уйдёшь! Скандалиста нашёл? Ах, ты, тварь!
* * *
– Ты себя во сне видел?
– Нет.
– Странно.
– А ты себя?
– Видел. Вчера ночью даже поймал обоих.
– А второй – кто?
– Тоже я, только с другой стороны.
– И где они теперь?
– Во сне. Куда им оттуда деться?
– А меня там не было?
– Не знаю. Там много всяких.
– Увидишь, привет передай.
– Привет.
– Ты что?
– На всякий случай: вдруг это тоже сон.
* * *
– Вы уж извините меня за прямоту, но я вам в лицо скажу всё, что о вас думаю.
– И что именно?
– Ничего плохого я о вас не думаю. Но и ничего хорошего.
– Почему?
– Не знаю я о вас ничего. Первый раз вижу.
* * *
– Ну, кто, кто тебе сказал, что это правда? Какой дурак? Я сказал? И что? Ты мне веришь?
* * *
– Пропустите ребенка! Срочно! Где ребенок? Здесь. Когда мне что-нибудь хочется, я – сущее дитя!
* * *
– Господи! Что же это за жизнь такая! Работаешь, работаешь, вкалываешь, вкалываешь, а дома жрать нечего. В холодильнике из еды – одна водка!
* * *
– А что он за человек?
– Милейший… Милейший человек. Просто цыпочка!
– Он что: не мужчина?
– Почему?
– И я думаю: почему?
* * *
– Папа, а у тебя есть дырки?
– Да, сынок. Много. В ремне.
– А у меня?
– А у тебя нет ремня. Ты еще маленький.
Шорох – уже не тишина, но ещё не звук.
Паузы – слова, нырнувшие в тишину, чтобы вынырнуть из нее иными.
Словно ветры, утонувшие в парусах, плывущих по небу: непокорные ничему, следуя курсом, к которому можно приноровиться, но который невозможно изменить, просыпаются на рассвете поэты – вместе с птицами, наверное, затем, чтобы услышать, как звучат стихи на их родном птичьем языке. Вот странные мысли подступили к одному из них отовсюду, заплясали вокруг и вдруг все разом накинулись, хлынули, охватили пламенем своим, закружили и понесли, понесли в неведомую глубокую неотвратимую невозвратную даль. И вот уже вспыхивают и тают слова, как свечи, оплывая в пространстве пауз меж ними и возникая снова из сумерек тишины. Так и текут тишина и речь, пересекаясь и ныряя друг в друга.