В коридоре возвышался стеклянный саркофаг. Под ним просматривался тот самый паркет, уложенный искусными паркетчиками конца XYII века. Я расплющила нос, возя им по захватанному стеклу, пытаясь разглядеть, что под ним.
Я всё же была ВИП-гостьей. Хозяева-экскурсоводы, переглянувшись, вздохнули и любезно отвели меня в потайное место. Отвернули изысканно-блёклый, плоский старый ковёр.
Здесь вообще всё было такое: блёклое, старое и бесценное. Даже воздух точно припорошён позолотой, затянут дымкой ушедших времён, как на антикварных полотнах. А может, просто давно не вытирали пыль. Чувствовалось: Ирина и Арсений особо не заморачивались насчёт такой ерунды, как влажная уборка и соблюдение температурного режима. Не опускались до этого.
Арсений отковырнул с пола плитку ПВХ, убрал кусок суровой ткани, пропитанной средством против жучков. Под защитными ископаемыми слоями открылся артефакт: драгоценный кусок стёртого, покоробленного, кое-где вспученного пола, иссечённого тысячами пар вальсирующих ног и ножек.
Я сидела на полу, приложив ладонь к некогда медовым, пропитанным мазурками и контрдансами трухлявым, источенным жучками дощечкам – и… Рыдала, рыдала исступлённо, до истерики, до соплей – пока меня не подняли под белы рученьки и не водворили в кухню.
Меня пытались отпоить водой, но вода не помогала. Тогда Ирина и Арсений деликатно переглянулись и извлекли из буфета бутылку водки. Потом ещё одну. И ещё. И мы потихоньку в течение ночи все трое налакались в зюзю. Даром что аристократы (это я про хозяев).
***
По себе знаю: десять гостей придёт и всё будет прилично, воспитанно, в рамках. И вдруг на одиннадцатом заурядном госте-забулдыге – приличных, интеллигентных хозяев сорвёт с резьбы. Забулдыга – получается, это я.
Мы обнялись за плечи, раскачивались и кричали песни на три голоса, отбивая ритм пятками по полу, и дирижируя вилками и ножами. Сначала, само собой, про бродягу, который бежал с Сахалина. Потом про баргузин и омулёвую бочку. Потом гимн декабристов: слова замученного студента-революционера Вермишева, музыка народная:
Угрюмый лес стоит вокруг стеной.
Стоит, задумался и ждёт.
Лишь вихрь в груди его взревёт порой…
Когда, сжимая и выбрасывая кулачки, мы трагически выкрикивали рефрен: «Вперёд, друзья! Вперёд, вперёд, вперёд!» – меня в жаркой кухне пробирал настоящий сибирский, байкальский мороз.