Грохот этого состава заглушил не менее раскатистый голос проводницы, могуче, как танк, гремя подносом со стаканами, двигавшейся через проход:
– Чаек, горячий чаек! С сахаром пять копеек, без сахара – три. Кому горяченького?
Напротив меня сидел пассажир, весьма плохо одетый, с лысой головой, похожей на череп (для себя я так и окрестила его – «Черепом»), со впалыми щеками и каким-то неизбывно перепуганным лицом. С появлением проводницы он начал рыться в карманах, извлекая из них медную мелочь, коей у него имелось совсем чуть, и шелестя про себя губами, за которыми не угадывалось зубов (кстати, как вскоре выяснилось, у него и вправду не было ни единого):
– Ох ты Господи! Уже восьмой день колупаемся, на одни чаи сколько извел!.. – Затем обратился к проводнице: – Дочка, милая, а если просто кипяточек, без ничего… можно и без подстаканника, – так это сколько будет?
Я думала, гром-проводница сейчас его отошьет, но на лице ее вдруг промелькнуло сочувствие.
– Ну а без ничего – так ничего и не стоит, – сказала она. – И подстаканники у нас за бесплатно. Принести?
– Принеси, милая, – просительно улыбнулся «Череп», – сильно буду тебе, дочка, благодарный, – на что она тихо отозвалась:
– Что ж я, совсем не понимающая? – И – еще тише: – У самой брательник сидемши.
С этими словами она удалилась и вскоре принесла «Черепу» стакан с кипятком. Тот извлек из-за пазухи небольшой чистенький мешочек с надкусанными сухарями (такие, бывает, дают городским голубям), стал размачивать их в кипятке и растирать беззубыми деснами.
В этот момент, пропустив состав с техникой, наш поезд тоже тронулся, и по вагону прокатился единый выдох: «Слава богу!..», который уже через пару минут опять сменился всеобщим унынием, поскольку поезд опять стал и, похоже, снова надолго. От нечего делать я достала из сумки книгу стихов Гейне на немецком языке, ибо мечтала когда-нибудь поступить на иняз, и, сбиваясь на некоторых словах, стала переводить строку за строкой.
Тут чья-то рука потянула мою книжку. Я повернула голову и увидела молоденького младшего политрука, присевшего на нашу полку. Его босые ноги были обуты в тапочки. От него изрядно попахивало спиртным, оттого настроение у него было приподнятое.
– По-немецки читаешь? – спросил он. – Это верно, это правильно, мне тоже бы надо… Ничего – когда-нибудь. Вот сейчас сборы закончатся – и возьмусь. Нужное дело. Скоро весь мир будет наш, социалистический, человек будущего все языки знать должён. Верно я говорю?