– Думаю, что он уже отравлен. Впрочем, мы сейчас узнаем правду.
Они вышли на лестницу храма. Но Меценат не спешил. Он вдохнул воздух и начал нарочито зевать, поглядывать по сторонам. Мальчик стоял рядом и с укором смотрел на патрона.
– Ты что-то хочешь сказать мне, Иуда?
– Ну, конечно. Кого ты решил поддерживать: Гортензия или Тиберия?
– Я принимаю сторону сильного.
– Значит, Тиберия. А я люблю Гортензия. Он честный.
– Но и я, мой маленький, благородный Иуда, люблю честных людей, однако в мире всегда торжествует зло. Потому что оно коварное, двуликое, мускулистое. Оно заставляет людей уважать себя, так как люди боятся его. А то, что они не боятся….например: добро…и не уважают, зато всегда любят пользоваться им.
Меценат с отеческой улыбкой на добродушном лице погладил Иуду по голове и наставительно сказал:
– Перемени свой характер, мой маленький друг, иначе тебя в жизни ожидать будут только шишки.
– Не буду. Я не раб.
– А вот за такой ответ – люблю.
Когда Гортензий, уже зная, что Август умер, подошёл к спальне, то его бесцеремонно остановили преторианцы, торопливо обыскали и, ничего не найдя, расступились перед ним. В комнате звучали громкие вопли Тиберия и плач друзей Цезаря.
Гортензий протиснулся вперёд, увидел блаженную улыбку принцепса и облегчённо перевёл дух. Август умер так, как и мечтал: легко и быстро.
Тиберий с безумным воплем бросился к мёртвому телу.
– Отец, отец, зачем ты меня оставил?!
Обливаясь слезами, он начал целовать его ноги, потом, заметя Гортензия, метнулся к нему, крепко обнял сенатора.
– Гортензий, отец перед смертью завещал мне любить тебя.
Гортензий с трудом освободился из крепких объятий Тиберия и, качаясь словно пьяный, вышел в коридор.
– О, боги, что будет с нами со всеми?
Тиберий, между тем, объявил, что все те сенаторы, которые в своё время поставили подписи и печати под завещанием Цезаря, должны собраться в храме Юпитера, где будет оглашена последняя воля принцепса.
Сам Тиберий в окружении ликторов и преторианцев встал у входа в храм, внимательно следил за обыском сенаторов, а потом, перемежая слова стонами, всхлипывая, требовал показывать печати. Зорко и придирчиво осматривал их и пропускал людей в зал.
Когда пятьдесят сенаторов, кто именовался «друзьями» Цезаря, отдельной толпой вошли в зал, то за ними последовали сотни две преторианцев и встали вдоль стен.