– Уй! – вскрикнул Дан. Он выравнивал палубу шхуны, и маленькая стамеска соскочила, врезавшись ему в основание большого пальца.
– Неправильно держал инструмент, – спокойно сказал Гэл. – Не капай на шхуну. Надо делать свою работу с душой, но совсем не обязательно с кровью.
Он поднялся и начал что-то высматривать в углу сарая. Мистер Спрингетт тоже приподнялся и сгреб со стропил комок паутины.
– Приложите к ранке, – велел он, – и завяжите сверху платком. Кровь остановится в одну минуту. Что, сильно болит?
– Нет, – мужественно сказал Дан. – Со мной это уже случалось много раз. Я сам завяжу. Продолжайте, сэр.
– И еще тысячу раз случится, – добавил Гэл с дружеским кивком, снова усаживаясь на козлы.
Но он все-таки подождал, пока Дан хорошенько завяжет платком руку. А затем продолжал:
– Однажды, в хмурый декабрьский день – слишком пасмурный, чтобы разбирать оттенки цветов, – мы сидели в часовне у огня и славно беседовали, как вдруг Боб Бригандин врывается с воплем: «Гэл, меня за тобой послали!» Я сидел у ног Торриджано, на груде досок, поджаривая селедку на кончике ножа. Это была единственная английская пища, которую уважал наш мастер, – копченая селедка.
«Я занят, у меня важное дело», – отозвался я.
«Дело? – удивился Боб. – Какое дело может быть важнее твоего рисунка для королевского корабля? Пошли!»
«Иди и получи по грехам своим, – сказал Торриджано. – Заслужил, так не увиливай».
Выходя, я заметил тень Бенедетто, мелькнувшего где-то сбоку, как черное пятно, которое появляется в усталых глазах.
Сквозь сырой туман мы с Бобом быстро прошли по каким-то улицам, скользнули в дверь, поднялись вверх по лестнице и, миновав ряд длинных коридоров, очутились наконец в маленькой холодной комнате, завешанной дешевыми фламандскими гобеленами и без всякой мебели, за исключением стола, на котором лежал мой рисунок. Здесь он меня оставил. Вскоре в комнату вошел смуглый длинноносый человек в меховом берете.
«Мистер Гарри Доу?» – спросил он.
«Он самый, – ответил я. – А куда, черт возьми, запропастился Боб Бригандин?»
Он удивленно поднял тонкие брови, потом нахмурился: «Он пошел к королю».
«Ну ладно. Какое у вас ко мне дело?» – спросил я, поеживаясь, ибо там было холодно, как в склепе.
Он положил руку на мой рисунок.
«Мистер Доу, – начал он. – Знаете ли вы нынешнюю цену золотого листа, нужного для всей этой вашей жуткой позолоты?»