***
Толя сидел возле экрана телевизора. За свои двенадцать лет все, что он смог узнать о жизни, он узнал именно из телевизора. Там были его герои и враги. Относительно увиденного в нем, мерил он поступки и ценности. Собственные сердце и разум не были натружены или натренированы на то, чтобы мыслить самостоятельно и фильтровать все увиденное относительно характеров людей и обстановке, в которой человек находился.
Это было так называемое Советское время, и телевизионные передачи были узконаправленными, воспитывающими зрителя. По телевизору показывали правильных людей и рассказывали о правильной политике внутри страны. Все было понятно. Там. В телевизоре. Оно не вязалось с тем, что происходило вокруг, но давало надежду на то, что есть смысл стремиться к лучшему.
– В магазин идем! Быстро собрался! – подскочила мать и заслонила собой экран. Источник жизни.
– Мам, а ты мне купишь сапоги? Я в войлочных стесняюсь в школу ходить, – спросил Анатолий, стараясь настроить свой грубый, не ровный подростковый голос под тембр, напоминающий нежность или хотя бы уважение. За глаза, в компаниях, во дворе и в школе мать была «мотыгой» и не более. Трудно было бы найти более подходящее слово для определения того, что чувствовал сын, слыша голос матери, долбящей его иссохший мозг, не пропитанный влагой понимания и уважения, как личности…
– Мы идем за рубашкой.
– Рубашку я старую еще могу носить…
Мать не позволила сыну закончить фразу:
– Или ты собираешься, или вообще ничего не куплю. Понял?
Голос матери, голос женщины звенел в ушах, пробивая черепную коробку и сотрясал мозг.
Мальчик беспомощно покорно поднялся с протертого дивана, застеленного дырявым пледом, вышел в прихожую, взял с вешалки пальто с оттянутыми карманами, надел его, медленно застегнул на все пуговицы, медлительностью пытаясь отомстить матери за свою подростковую беспомощность. Нахлобучил шапку из искусственного меха и обул ненавистные войлочные боты.
Толя был послушным мальчиком. У него не было выбора. Он просто не мог быть не послушным. Мама была взрослым человеком, а это означало власть. Быть взрослым, это быть властным. Именно это уяснил для себя мальчик.
Мать торопливо одевалась в прихожей перед зеркалом и крикнула, засовывая под берет завитые локоны:
– А то, стыдно ему. Отец пропивает все. Где я тебе денег возьму? Хоть бы на еду хватило.