Так что это были очень и очень долгие, нудные и невыразимо страшные и жуткие часы…
Жуткие и страшные, к слову, не столько потому, что я всё своё время проводила с покойницами, сколько потому что девушкам нравилось делиться воспоминаниями о своём любимом. В их воспоминаниях было столько любви, нежности и обожания по отношению к своему убийце, что это было просто невыносимо видеть и ощущать.
Я пыталась их понять, но иначе как безумием подобную преданность и любовь к монстру – назвать не могла. И очень боялась, что и сама потихоньку схожу с ума.
Возможно, если бы я могла не только видеть и ощущать, но и разговаривать с жертвами, мне было бы легче, но, сколько я ни взывала к душам девушек – они меня не слышали. Так что, в конце концов, я смирилась с тем, что дар медиума у меня отсутствует напрочь.
Поэтому приходилось только смотреть и ощущать. И понимать, что, даже, зная, что их любимый и есть их убийца, они продолжают его защищать. О том же, что они его защищают, было несложно догадаться по неожиданным обрывам воспоминаний. Как я уже и говорила, я могу видеть и ощущать лишь те воспоминания, которыми жертва сама готова со мной поделиться.
Так как я могла видеть впечатления, а не истинную память, то я уже в первый же день подтвердила подозрение дознавательского отдела о том, что каждая девушка видит своего убийцу по-разному.
И потому я нацелилась на то, что неспособна была скрыть ни иллюзия, какой бы хорошо наведенной она не была, ни розовые очки влюбленности: на жесты и телодвижения.
Те неосознанные жесты и телодвижения, которые влюбленным девушкам, казались совершенно очаровательными и при этом настолько незначительными, что показывая их, они не считали, что тем самым предают своего возлюбленного.
У убийцы была привычка, слегка наклонять голову вправо и постукивать по нижней губе указательным пальцем левой руки, когда он делал вид, что внимательно слушает свою любимую. Когда их любимый был чем-то недоволен, он довольно смешно морщил нос. Когда он спорил и злился, у него почему-то краснели только самые кончики ушей. Когда он улыбался правый уголок его рта, был чуть выше, чем левый. И ещё было несколько других неприметных на первый взгляд, но более или менее характерных особенностей в манере его поведения.
Однако больше всего нам повезло с тем, что изредка, когда он особо глубоко о чём-то задумывался, он непроизвольно выстукивал пальцами некую мелодию, которую нам, к сожалению, слишком долго не удавалось воспроизвести в точности из-за того, насколько по-разному её восприняли те две из восьми девушек, которые её слышали.