Официантке быстро продиктовала заказ, повернулась к Обизат:
– У тебя интересное имя. Макрон отловил тебя где-то на другом конце шарика?
Обизат ответила ровно:
– Он смертельно ранил меня в пещерах подземного города… С тех пор я служу ему и хочу носить в чреве его дитя.
Аэлита в изумлении откинулась на спинку кресла, некоторое время рассматривала Обизат во все глаза.
– Какая, – произнесла она в некотором замешательстве, – откровенность…
Обизат поинтересовалась:
– А ты уже носила от него в своем чреве?
Аэлита отшатнулась.
– С чего бы?.. Я вообще не собираюсь заводить детей!.. По крайней мере, в обозримом будущем. Ни от Макрона, ни вообще… Думаю, я вообще чайлдфришница.
Макрон смолчал, упоминание о чайлдфри хоть и непонятно Обизат, но вот то, что эта яркая женщина не носила и не собирается носить под сердцем от него ребенка, заметно успокоило. Судя по ее лицу, почти расположило к Аэлите, как к увечной или совсем уж изгнанной из рядов достойных женщин.
– Сочувствую, – произнесла она ровным голосом.
Аэлита улыбнулась.
– Да-да, никто не скажет вслух, что завидует. Хотя и так понятно.
Официантка принесла три чашки двойного эспрессо, полное блюдо круассанов.
Аэлита брала нежное печенье двумя пальчиками и красиво откусывала белыми жемчужными зубами, изумительно ровными и блестящими, глаза ее сияют победным блеском красивой и уверенной в своей неотразимости женщины.
Обизат сделала большой глоток кофе, Аэлита в изумлении вскинула брови, кофе почти кипяток, но эта хрупкая малышка с короткой стрижкой огненно-красных волос совершенно не обращает внимания на температуру, тут же с азартом ухватилась за неведомое ей лакомство.
Первый же круассан исчез в ее рту, словно бросила в бездонный колодец, остальные брала по одному, но ела с той же скоростью, как если бы щелкала семечки.
– Надоел сухой паек? – сказала Аэлита сочувствующе. – Да, Макрон тоже вот так, когда возвращался… издалека.
– Что такое сухой паек? – поинтересовалась Обизат. – Да, эти… круассаны очень даже…
Макрон поинтересовался:
– Как там Гвоздь и Гнатюк?.. Не хотят вернуться к прежней жизни?
Аэлита рассмеялась.
– Поговаривают, но это так, мальчишество. Оба осели крепко. Заработанное вложили умело, есть связи, живут в довольстве. Говорить одно, а встать с дивана и вернуться снова в огонь… нет, не пойдут. Это ты последний в мире романтик…