Но как человек она состоялась очень доброй, иной раз до почтительности.
Отец мой, Семён Викторович Меркулов, был строг, но на меня это особенно не распространялось. Он считал меня придурком, но очень любил. Не побоюсь сказать, что именно за это он меня и почитал. Хотя человек он был не в меня образованный, при этом его всегда тянуло к придуркам.
Времена были лёгкие, ещё советские.
Я же с детства любил больше всего свою сестрёнку, Соню. Была она на шесть лет моложе меня, но по свойствам своим сначала была человек, в обычном понимании этого слова. Мы с ней резвились, бывало, где-нибудь в детском саду, всегда вместе. Она в куклы, и я – в куклы, она – мордашкой в песок, и я – тоже. Она почему-то казалась мне моим двойником, только в виде девочки.
Резвились-то мы, резвились, но я уже тогда удивлялся больше не миру, природе, скажем, а только собственному существованию. Тут уж удивлению моему не было конца. Поэтому я иной раз, играя в песке, замирал, словно лягушка, выброшенная не туда. Сонечка тогда меня дёргала за что-нибудь, чаще за ноги, и ласково твердила:
– Саша, ты что? Давай играть в Бога.
Почему она так говорила, я тоже удивлялся потом.
Соня же теперь ни во что не верующий человек.
– Кроме одного, – улыбалась она мне вчера, – в тайну. В тайну я верю.
– Это по-нашему, – ответил я ей, – по-русски.
Кроме Сони, матери и отца, у меня ещё существует Зина, дочка, маленькая пока, и бывшая уже жена Римма. Мы с ней полуласково развелись.
…По-настоящему осознавать ситуацию я стал лет в 18-20. Учился я тогда в институте иностранных языков, на переводческом факультете. Давалось мне это легко, потому и пошёл, чтобы не забивать голову чем-то внешним.
Главное, что к этому времени я познакомился, и глубоко, с эзотерической литературой, в первую очередь, с Ведантой. Легло это на душу быстро, ибо во многом соответствовало тем элементам опыта из прошлой жизни, которые я мог как-то восстановить в своём сознании. Но, с другой стороны, я уже тогда чувствовал, что собственный опыт – основа всего, даже когда он расходится с традиционными учениями того человечества, того цикла, в который я попал.
Всё это я тщательно скрывал от окружающих, хотя мамуля, Зоя Андреевна, иной раз с подозрением посматривала на меня; слава Богу, у меня была собственная комната, где я мог свободно предаваться медитации, особенно по ночам.