«Дело в сём крае» должно быть под «вашим командованием!»
А впереди были новые бои с турками. Подросли и возмужали ученики Петра Александровича Румянцева, а его здоровье уже оставляло желать лучшего. Но он оставался в строю, по-прежнему командуя крупнейшим войсковым объединением – 2-й армией.
Возмужали ученики и любимейший из них, выпестованный в Первую турецкую войну – теперь уже тоже генерал-фельдмаршал, да ещё и Светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин. Возмужать то он возмужал, но и в новую Русско-турецкую войну 1787—1791 годов произошло событие, которое едва не выбило из колеи ученика и вновь пришлось ему опереться на доброе, надёжное плечо своего учителя.
В самом начале войны, в сентябре 1787 года, Потёмкин отдал приказ молодому Черноморскому флоту выйти в море из Севастополя, искать везде неприятеля и атаковать его, невзирая на превосходство в силах. Приказ отличался решительностью и твердостью. «Хотя бы всем погибнуть, – писал Потёмкин командующему флотом Войновичу, – но должно показать свою неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Сие объявить всем офицерам вашим. Где завидите флот турецкий, атакуйте его, во что бы то ни стало, хотя бы всем пропасть».
А 24 сентября Потёмкин получил ошеломившее его известие о том, что Черноморский флот попал в сильный шторм и понёс колоссальный урон. Трудно передать горе Григория Александровича, столько сил вложившего в создание флота. В тот день он был близок к отчаянию, о чём свидетельствуют его письма к двум самым близким ему людям – Екатерине II и П.А. Румянцеву.
«Матушка Государыня, – писал он, – я стал несчастлив… Флот севастопольский разбит бурею; остаток его в Севастополе, все малые и ненадежные суда и лучше сказать не употребительные; корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьёт, а не турки. Я при моей болезни поражён до крайности; нет ни ума, ни духу. Я просил о поручении начальства другому. Верьте, что я себя чувствую (sic) не дайте чрез сие терпеть делам. Ей, я почти мёртв, я все милости и имение, которое получил от щедрот ваших, повергаю к стопам вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится. Теперь пишу к графу Петру Александровичу (Румянцеву. –