Феликс пинает дверь и тут же жалеет об этом – вдруг он напугал Винсента.
Надо просто смотреть на дверную ручку. И все. Уставиться и не сводить глаз. Считать секунды. Потом она повернется, в проеме покажется Лео, и он войдет.
Двести сорок восемь секунд.
Потом ручка и правда подается, дверь открывается.
Он никогда не видел ничего подобного.
Нигде.
Винсент лежит на кровати, и Феликс не знает, можно ли его коснуться. Не касается. Вместо этого он ищет взгляда Лео.
– Что… В смысле – Винсент… Зачем он забинтовался?
По полу, среди машинок и солдатиков, раскиданы бумажные упаковки из-под бинтов из маминой медицинской сумки. Винсент вкривь и вкось обмотан белоснежными бинтами. Все тело замотано. От лодыжек до живота, до плеч, до горла, до лица. По-детски, кое-как – между слоями бинта видны трусы, футболка и голая кожа, нарочно оставлено отверстие для рта, сетчатые края увлажнились от дыхания.
– Кровь там… Черт, Лео… она же… мамина? Или как?
– Да.
– Только мамина? Клянешься?
– Только мамина.
Лео опускается на корточки перед постелью Винсента и берется за край бинта, свисающий с запястья.
– Мы здесь, Винсент, с тобой. А папа далеко.
Одна рука – на повисшем конце бинта, другая – на забинтованной щеке Винсента.
– Так что, думаю, можно размотать эту фигню.
Он не успевает размотать даже первый слой. Винсент изо всех силенок вырывает бинт из рук брата, и крик его приглушен, как бывает, когда кричишь в подушку.
Феликс все еще стоит на пороге, не понимая хорошенько, что же он видит. В дверь звонят. Еще раз. По ту сторону глазка ждет женщина, о которой говорил полицейский. Тетка из социальной службы. Он точно, точно знает, что будет. И кидается обратно, к старшему брату.
– Лео, если она увидит этого, мелкую мумию, все полетит к черту.
– Тогда займись им. И говори потише. Я открою, а ты посиди с Винсентом.
Винсент уже успел сесть в кровати, схватить красный фломастер и наставить красных точек на забинтованной левой руке. Феликс слышит, как Лео открывает дверь, как соцтетка входит, как скрежетнула вешалка – тетка сняла пальто, и шепчет Винсенту, который как раз приступил к изображению особо крупной точки посреди живота:
– Ты должен лечь. Слышишь? Притворись, что спишь.
– Я не устал. И вы не спите.
– Эта, в коридоре, Винсент, слышишь ее, а? Она не должна тебя увидеть.