Самое страшное и противное, что немцы по отношению к местным жителям вели себя лучше, чем те прихвостни, которые устроились к ним полицаями. Вот те, пользуясь своей защищённостью и безнаказанностью, творили беззаконие. Они заходили в любой дом, забирали понравившиеся им вещи или продукты. Если, не дай Бог, кто-то оказывал сопротивление, могли расстрелять всю семью, не щадя ни женщин, ни детей. Немцы этого не одобряли, но и не препятствовали их действиям.
Прошёл почти год оккупации. Одному из полицаев приглянулась моя старшая сестра. Они с подругой были у нас дома. А меня мама послала в погреб для того, чтобы я достал соленья. Я был в погребе, когда услышал выстрел. Когда я выбрался, на полу лежала моя мёртвая мать. С печки свешивалась рука моего младшего брата. А сестры Надежды и её подруги уже не было. Сквозь окна я увидел, как дом охватывает пламя. Поднявшись по лестнице на крышу, я забрался на чердак, а оттуда выпрыгнул на улицу, спасаясь из пылающего дома. Дом горел быстро. Скоро обрушилась крыша, погребая под собой останки моей матери и младшего брата. Из сарая, находившегося недалеко от дома, я слышал крики. Это полицаи насиловали мою сестру и её подругу. Я тогда не понимал, что происходит. Это я понял гораздо позже. Но тогда мне стало страшно, и я бросился бежать в лес».
Я заметил, что, когда прапорщик рассказывал нам все это, на его глазах навернулись слёзы. Я понял, как тяжело ему рассказывать нам все это, вспоминать те дни, когда он потерял свою семью. Но он продолжал.
«Слёзы застилали мне глаза. А я бежал и бежал все дальше в лес. Ненавидя полицаев. Ненавидя фашистов. Я все время клялся себе, что я им отомщу, любой ценой, но отомщу. Меня остановил крик: «Стой!» Я замер на месте.
– Кто такой? – говорили по-русски, а значит, это уже не были враги.
– Я… Это… Ну… – я ничего не мог сказать сквозь слёзы.
Из кустов вышел человек.
– Ну, ты пацан, ты это брось. Перестань плакать. Расскажи, что случилось.
Но после этих слов моя истерика только усилилась».
– Вы, ребята, извините, что я всё так подробно рассказываю. Но вы должны это знать, – пыхнув своей самокруткой, сказал прапорщик Цыбуля. – Вы ведь, ребята, не знаете, что такое война. И дай Бог, не узнаете. Хотя я, сколько уже похоронил таких молодых, как вы, на своём веку. И служба тоже не пряник. Ваша служба, может быть, даже сложнее той, которую прошёл я.