Особое внимание уделялось лекциям мистера Джефферсона, так как он вёл занятия по педиатрии, которая является моей специальностью. К тому же он строго отслеживал посещаемость и штрафовал за пропуски, устраивая индивидуальные тесты и внеклассные занятия. Если вдруг кому-то «посчастливилось» проштрафиться, то этого бедолагу ожидали как минимум 2—3 часа нещадных медицинских семинаров и огромный итоговый тест.
Лекции по педиатрии были жутко скучными, а монотонный голос мистера Джефферсона приправлял этот нудный коктейль и навевал сонливость. В какие-то моменты я ловила себя на том, что просто отключалась от реальности и спала с открытыми глазами. Эту способность я приобрела за годы учёбы в колледже. Признаюсь, неоспоримое преимущество для студента.
Мистер Джефферсон был одет в свой несменный за четыре года коричневый вельветовый пиджак, из-под которого виднелась белая рубашка и горчичного цвета бабочка на воротнике, а также на нём были синие джинсы. За всё время учёбы я не припомню ни одной лекции, на которой он выглядел бы иначе.
Его коротенькие усики всегда были идеально выстрижены, а на голове уложена копна курчавых тёмно-русых волос.
Мне он напоминал садового гнома, только бороды не хватало. Не знаю, откуда взялась такая ассоциация. Возможно, всему виной был вельветовый пиджак, а может быть бабочка?.. При этом он важно расхаживал по аудитории, пристально наблюдая за студентами, не упуская из виду ни единой мелочи.
– Мистер Льюис! – внезапно и чрезвычайно громко произнёс Джефферсон, – сразу хочу извиниться за то, что решил потревожить вас, но, может быть вы соизволите проснуться и, хотя бы дослушаете то, что я говорю!
Эти слова были адресованы моему одногруппнику, Тобиасу Льюису, который уснул на заднем ряду, причём он совершенно не скрывал этого, удобно устроившись на учебнике. По лекционному залу пронеслись смешки студентов.
– Прошу прощения, – невнятно пробормотал Тобиас, протерев глаза.
– Тогда я, с вашего позволения, продолжу! – съязвил мистер Джефферсон, скрестив руки на груди, после чего вернулся к лекции.
Когда у него портилось настроение, он начинал писать на доске самым старым маркером, который жутко скрежетал, от чего по всему телу начинали бегать мурашки, а иногда даже сводило челюсть. Ему казалось, что именно таким образом он нас наказывал.