– Да, пошли.
Он явно что-то затеял, наверняка в сговоре со своим отцом. И радуется тому, что все идет по ЕГО плану.
Но в МОИ планы это не входило.
Уже разворачиваясь, я повторила:
– Пошли!
Но было поздно.
Послышался шорох. Из кустов вышел Мэтт с кучей хвороста. Без когтей, с добрым взглядом… Но я не могла смотреть на него, как раньше. Я больше не доверяла ему.
Мы со Стени переглянулись и поняли, что бежать не удастся.
– Простите, если напугал, – промурлыкал он и бросил хворост в костер, – Но я обязан был предупредить. А то, очутившись в нашем мире, вы испугались бы еще сильнее.
– А мы обязаны там очутиться? – всякая доброта исчезла из голоса Стени. Он стал холодным и требовательным. – Может, мы не хотим туда идти.
Мэтт на секунду замялся:
– Я… я не говорил ничего такого.
Я хмыкнула:
– Действительно.
Он уставился на меня. Когда я чувствую, что в опасности, закрываюсь в холодной, каменной оболочке. И голос, как мне говорят, звучит как металлом по стеклу. Затем я начинаю тихо злиться, а злость переливается в раскаленную ярость. В таком состоянии я могу сказать или сделать все что угодно, и потом жалеть не буду. Может, звучит жестоко, но это так.
Мэтт опустил глаза:
– Я принес вербену.
Я вопросительно подняла бровь.
– От вампиров помогает. Я говорил, они могут подчинять людей своей воле. Но против вербены они бессильны. Можно обезопасить себя от принуждения, если принять внутрь. А для вампиров она как кислота – сжигает все, и на коже, и внутри.
Я недобро усмехнулась:
– Молодец, что принес.
Мы принялись жарить рыбу, и обстановка со временем разрядилась, хоть мы с подругой были настороже.
Я подняла голову и посмотрела на небо и запахнула куртку. Уже давно стемнело. С озера дул прохладный ветерок, медленно двигая редкие облака. Они, словно бледные айсберги, плыли в кромешной темноте… И лишь полная луна разгоняла тьму.
Полная луна.
Меня как ошпарили. Я чертыхнулась и просипела:
– Мэтт!..
– Что?
Оборотень вздрогнул и замер, боясь посмотреть вверх. Но взгляд помимо его воли поднялся на луну…
– Бегите, – прохрипел он.
Внезапно тело Мэтта дернулось в судороге. Он упал на землю, приглушенно хрипя.
Мы стояли, как заколдованные. Остальной мир исчез. Что-то кричало: «Беги, дура! Что ты стоишь?!»
Но тело стояло, а глаза смотрели. Оборотень закричал на весь лес, нога свернулась под неестественным углом, руки стремительно покрывались густой черной шерстью.