– Что понял?
– Усё! Как жить надо було и что жизнь про… л к такой матери.
– А ты зачем вернулся?
– Ты ж знаешь, умна девка. Ясно зачем – любить.
Он уехал и через десять дней вернулся на повторный курс, уже сам за рулем машины.
Похохатывал басом, зыркал на бабенок черным игривым глазом, рассказывал, как соседи и родня ходят на него смотреть, как на воскресшего Лазаря.
– Ото ж и есть – воскрес. Думали, куттю есть, а я им вина домашнего налил. Чего, толкую, на наследство рты раззявили, та и не обломилось. Мама, ты бы на их морды подивилась, точно ожившего покойника увидали.
Потом один на один рассказывал:
– Я усе жене та и дочке отписал, внучек домой привез. А то ж дом большой, та и пустой. Веришь, мама, первый раз в жизни девчушек по голове погладил – слеза пошла. А хорошо на душе стало, тёпло.
И уже громко, уверенно, командным голосом продолжил:
– Я тут под домом магазин затеял. Та-а-ак. Еще повоюю. Я ж атаман походный.
– Ты же инвалид, маразматик, – пошутила я.
– Хто инвалид, я инвалид?! Не дождётесь. Я еще, може, сына рожу! – загремел он.
И тихонько добавил:
– Щё ручки – ножки ему нацелую, за всю нецеловальную жизнь свою, нацелую. Ото ж.
Алексей, хоть и технарь, читал запоем с самой школы. В Перестройку, когда завод его выбросил, спасло умение добывать книги. Старые московские книгочеи связали с нужными людьми, и стал инженер книгоношей. Возил из столицы под заказ драгоценные книги, о которых раньше только слышали и мечтали, неслыханные эзотерические и расхожее чтиво. Сложился круг заказчиков, «сарафанное радио» его вырастило. С развала на земле да на столе перебрался под крышу, в уголок, потом в комнатку, вскоре занимал целый этаж в престижном, проходном месте. Уже не справлялся один, приятеля в помощники взял. Наладилось, закрутилось, вроде, само по себе.
Вздохнул свободно, наелся, отъелся, все попробовал – «адидасы», цепи, барсетки, машины, путешествия, бани, девки, жене цацки. На все потратился, а деньги все есть и еще прибывают. Книжный голод тоже в любой момент утолить можно. Что делать, чего хотеть, куда бежать? В неё, горькую. Поначалу, конечно, для форса, пил «Наполеон» да «Сангрию», а потом «Смирнов» и даже «Рояль» в ход пошел.
Уснул однажды с сигаретой (классика жанра) и костюмчик спортивный, «паленый» – синтетический, сплавился, к телу прирос. Ожоги несовместимые с жизнью. Тут денежки и пригодились – на ожоговый центр. Денежки тут, Алексей там – в коме.