(собраны в колхозах и совхозах Сямженского района Вологодской области в 1950—52 гг.)
Не грози народам, Трумэн,
Не запугивай войной.
Всё равно тебе придётся
лезти в петлю головой.
Крыши мирного Парижа
Самолёт крылом задел.
Ты зачем же, Эйзенхауер,
В Европу прилетел?
Эйзенхауер в Европу
Прилетел исследовать:
Кто б предательству Броз Тито
Мог ещё последовать.
Скоро Трумэну придётся
Пред судом народов стать.
За агрессию в Корее
Должен кто-то отвечать.
Мы стоим на вахте мира,
Не дадим войну разжечь.
Наша воля тверже стали,
Твёрдо будем мир беречь.
Поджигатели стараются
Опять разжечь войну,
Но народы доброй воли
Защитят свою страну.
Задушевная, напишем
Дорогому Сталину:
Наш колхоз богат и крепок,
Не допустим мы войну.
Не боимся мы, подруга,
Поджигателей войны:
Ухажеры наши в Армии —
Защитники страны.
У Советского Союза
Путь-дороженька одна:
Знамя мира и свободы —
Наша мощная страна.
(с) Изд-во «Красный Север», Вологда, 1952 г.
Из золотой, но грязной и дождливой среднерусской осени Макаркин попал в лазурный излёт средиземноморского лета. Уже в Бен-Гурионе группа российских преподавателей иврита, преимущественно женская по составу, оказалась в цепких руках сохнутовских кураторов их программы: энергичных Софочки Кантор и Ильи Разумовского. Заяц «Энергайзер» сдох бы, соревнуясь с ними. За 40 минут езды из аэропорта в тель-авивскую гостиницу «Таль» они успели познакомиться и отдельно поговорить с каждым из 20-и участников, подробно расписать программу (вкратце сводившуюся к следующему: первые полгода – занятия и экскурсии, вторые полгода – работа в удовольствие волонтёрами в сельскохозяйственном киббуце; программа предполагает ежемесячную стипендию в семьсот шекелей (около 200 долларов)), а также показать немногочисленные достопримечательности, встречавшиеся по пути: «Посмотрите налево: дом Любавического ребе. Посмотрите направо: мусорная гора Большого Тель-Авива». Куча наглядно свидетельствовала, что Тель-Авив в самом деле уже немаленький.
С началом занятий Макаркину начали сниться школьные кошмары: его полузабытая классная Людмила Степановна на иврите вызывала его к доске и спрашивала матанализ, которого не было в школьном учебнике алгебры. Неудовлетворительный ответ грозил немедленным призывом в армию и участию в киносъемках эпопеи «Освобождение» с боевыми стрельбами. Кошмары имели и дневное воплощение: все лекции велись на «высоком иврите». Макаркин, как ни пытался, не понимал ни слова. Голова его пухла, веки дергались. Мимика лица не выдерживала постоянного напряжения, которое требовалось для поддержания жизнерадостного изображения «глубокого понимания и живого участия в происходящем». Прочие участники курсов и вне занятий усердно пытались общаться друг с другом на «древнем и божественном», старательно избегая «великого и могучего». Редкими просветами для Сергея были лекции и экскурсии Сионистского Форума, посвященные ТАНАХу и истории государства Израиль, проводимые на русском языке. Но уже после первых лекций Форума их слушатели и лекторы стали посматривать на Макаркина косо. На лекции по Книге Судей он не удержался от вопроса: «Так что, получается, Самсон был первым в истории самоубийцей-террористом, раз обвалил филистимлянский храм, погубив себя и несколько тысяч филистимлян?» «Нет, конечно, ведь они сковали и ослепили его» «Но он же хулиганил и бузил. Что же им оставалось?» «Он не хулиганил, а боролся за свой народ». «ОК, конечно боролся». Как же сразу не догадался?