У меня есть знакомая, назовём её Маруся: прекрасная женщина, красавица, душа компании, заводила, хохотушка. Хлебосольная, мастерица на все руки, а песни поёт… Коня на скаку, в горящую избу, и так далее.
Я беру её с собой на рынок – вернее, она сама напрашивается, хлебом не корми. У неё, например, талант сторговать хорошее мясо или рыбу, а то мне вечно подсовывают дрянь. Или в магазине – если предстоит выяснение отношений при возврате некачественной вещи. У Маруси прямо глаз загорается в предвкушении борьбы за справедливость и за права потребителей.
Она никогда не ругается, не скандалит, не повышает голоса. Вздохнёт – и тщательно, вдумчиво, многозначительно, не спеша начинает поддёргивать и закатывать рукава.
Делает это как перед трудоёмкой, но необходимой работой – чтобы не запачкаться. Этого достаточно, чтобы чирикающие продавцы сбились в кучку и притихли. Они сразу чувствуют в Марусе достойного соперника.
Видимо, в процессе борьбы за справедливость она подпитывает себя энергией. Румянеет, хорошеет, молодеет, расцветает на глазах. Помните, в фильме «Вокзал для двоих»: «Ну, наглая, а? В магазине тебя оскорбляют, придёшь на рынок отдохнуть…»?
Раскатывая рукава обратно, Маруся удовлетворённо замечает:
– В следующий раз проблемы будут – снова меня зови.
Я-то совершенно не умею ставить себя с людьми, от которых завишу. Например, с домработницами: их я иногда приглашаю сделать генеральную уборку. Большой дом давно стал обузой, но продать рука не поднимается.
Раньше приходила тётя Маша. Я уезжала по делам, а её оставляла на целый день. По приезде меня встречал смущённый, притихший дом. Он стоял, как бы потупившись, ошеломлённый непривычным, идеальным порядком.
Сиял промытыми глазами окон, парил, дышал свежестью, девственной чистотой, невинностью. Он не верил в собственную красоту, как Золушка перед балом, как преображённая свадебным нарядом дурнушка. В солнечном или электрическом свете безупречно блистало и переливалось, радовало глаз всё: от кастрюли до плинтуса, от лестничной ступеньки до висюльки в люстре.