человек, от него зависит его карьера, и погибает он вслед за Фриновским (Миронова расстреляют на 2 недели позже).
Их роман с Агнессой начинается в 1925-м, и Миронову никакая ее “политическая грамотность” не нужна. Наоборот, наступило новое время, когда многие советские начальники меняют своих прежних “идейных” жен в красных косынках и кожаных куртках, с которыми они вместе прошли гражданскую войну, на тех, кто им создаст “красивую” жизнь, на дамочек в шляпках и шелковых платьях. В своем рассказе об их подпольном романе (который длится чуть ли не 6 лет!) Агнесса почти не упоминает, что и у Миронова была жена, прошедшая с ним гражданскую войну, с которой он расстается ради “безыдейной” Агнессы. Она, кстати, совершенно не скрывает своего равнодушия к вождям, к советской власти. Миронов, который, по словам Агнессы, “был очень предан советской власти”, шутливо называет ее “моя белогвардейка”. И его, арестовывавшего не сотни, а тысячи невинных людей по малейшему подозрению, это вполне устраивает. Лишь бы она ни во что не вмешивалась и не интересовалась его “работой”.
Правда, однажды в ответ на ее кокетливый вопрос:
– А если бы я действительно оказалась белогвардейкой, шпионкой? Если бы тебе приказали меня расстрелять, ты бы меня расстрелял? – он отвечает ей вполне искренне:
– Расстрелял бы.
Я не поверила своим ушам. Меня?! Меня расстрелял бы? Расстрелял бы… меня?! Он повторил так же безапелляционно:
– Расстрелял бы.
Я расплакалась. Тогда он спохватился, обнял меня, стал шептать:
– Расстрелял бы, а потом застрелился бы сам… – И стал меня целовать.
Слезы мои высохли, и хотя я еще повторяла: “Да, да, как ты мог хоть на миг такое подумать!” – но я уже шла на компромисс: если застрелился бы сам, значит, всё-таки любит.
Но стоило Агнессе (а это произошло, кажется, всего один раз) нарушить свое невмешательство в “мужские дела” и попросить за кого-то из арестованных знакомых, ее любимый, ласковый Мироша мгновенно превращается в беспощадного и жестокого чекиста:
Я все не решалась попросить Миронова, но, наконец, выбрала минуту, когда он был особенно весел. Надо было видеть, как вся его веселость мгновенно слетела. Он ответил мне сухо, холодно, резко, что все дела рассматриваются на местах, и если этот человек взят в Саратове, то там и будет решаться его дело, а он, Миронов, никакого касательства к этому не имеет и ходатайствовать ни за кого ни перед кем не станет. Даже если б это были мои родственники или его собственные.