– Она боится, что ее обворуют, – сообщила подружка, направляясь арендовать ячейку. – Правду сказать, я еще не встречала ни одной старушки, которая бы этого не боялась. Ладно, теперь пусть спит спокойно.
Боялась Татьяна Антоновна воров или нет, было неизвестно, так же как и то, что подвигло ее на этот шаг.
За это время она несколько раз просила меня или Мегрэнь принести ей папку на пару дней, а потом отдавала обратно. Три недели назад Татьяна Антоновна брала и относила в банк свое сокровище сама, а в прошлый вторник попросила об этом Тайку. Подружка папку из сейфа вынула, а вот передать уже не успела…
– Тай, может, глянем, чего мы все время туда-сюда таскали?
– Нет, – назидательным тоном отозвалась Мегрэнь, но я почувствовала в ее голосе некоторую слабину и поднажала:
– Может, там что-то важное? Ну для следствия…
Тайка посопела, повздыхала, глянула на меня сурово и взяла папку в руки.
Потрепанная тесемка долго не поддавалась, отчаянно сражаясь за последнюю тайну своей хозяйки, но против Мегрэни никому еще не удавалось устоять. Сдалась наконец и папка, и Тайка распахнула картонную обложку. Движимые любопытством, мы с Мегрэнью славно приложились лбами, склонившись над столом одновременно.
– Ну? – Я вытянула шею и увидела сверху ворох старых потрепанных фотографий.
Мегрэнь взяла в руки верхнюю и вдруг нахмурила лоб:
– Да это ж… я…
– Ух ты, какая мордастая! – умилилась я. – А это Зинаида Кирилловна?
На фото и впрямь была Тайкина бабушка Зинаида Кирилловна, а на коленях у нее сидела пухлая малышка со щеками, вываливающимися из шапочки. Подобных фотографий было еще штук десять, на одной я даже узнала себя. Я сидела в песочнице, на голове красовался огромный бант, и вообще я выглядела чрезвычайно мило.
– Рот-то разинула, – покачала головой Мегрэнь, – того и гляди, совок проглотишь…
Я отобрала фотографию и обозвала Мегрэнь дурой.
– А это совсем старая фотка, – тут Мегрэнь вытащила большую черно-белую фотографию на толстом картоне, покрытом замысловатыми вензелями. – Гляди, красота какая!
Фотография и правда была замечательной, аккуратной и четкой, не то что нынешние скороспелки. Фотограф вложил в нее и труд, и душу, поэтому с чистой совестью мог поставить на ней свои инициалы.
– Мастерская Иванкина… – прочитала Мегрэнь выпуклые вензеля в верхнем левом углу. – Москва, тысяча восемьсот девяносто второй… Надо же… Интересно, а это кто?