– Но он мог пойти на это ради конспирации! – упрямо тряхнула кудрями Вельниченко, по-прежнему свято веря, что все приключающиеся со мной неприятности исходят исключительно от мужа.
Не успела она до конца развить мысль о масштабах коварства Олега, как зазвонил телефон.
– Да?! – торопливо отозвалась я.
Слушать Лидкины нападки на мужа было неприятно.
– Любовь Петровна? – задребезжало в трубке. – Рад слышать бодрый голос!
Повернувшись к Лидке, я выразительно вытаращила глаза. В ответ она тоже вытаращилась и вопросительно покрутила у виска пальцем. Я закивала.
– Отдыхаешь сегодня? И правильно! Надо больше о здоровье думать… А что скажешь о новой выставке? – У меня челюсть отвисла. Лидка заволновалась и пересела поближе, тревожно заглядывая мне в лицо. – Чего молчишь?
– Зачем вы за мной следите? – наконец выдавила я.
Псих вздохнул:
– Я за тобой не слежу. Просто я за тебя… беспокоюсь…
– И в чём разница?
– Если бы я за тобой следил, то ты бы обо мне ничего не знала. Улавливаешь?
– Нет, – честно ответила я, оглядывая вибрирующую от нервного возбуждения подружку. – А почему вы за меня беспокоитесь?
– Ты разве не замечала ничего… странного? У тебя проблемы.
Я покосилась на ангелочков и фыркнула:
– Я на свою проблему сейчас смотрю…
– Ты о подружке?
– Нет, – сердито отозвалась я, поскольку поняла, что он прекрасно осведомлен о Лидкином присутствии, – о синих тарелках…
– О! – оживился вдруг собеседник. – И как тебе мой подарок?
Я молчала, сосредоточенно моргая на противоположную стену. Этот парень ещё и видит, куда я смотрю? Он приволок сюда сервиз, подсвечники, а заодно приспособил где-то устройство для съёмки… Погоди, я женщина тихая, но ты окончательно вывел меня из равновесия!
– Отвратительный сервиз, мерзкие амуры, а вино – настоящая гадость! – отчеканила я, с интересом наблюдая, как по синему Лидкиному пейзажу от любопытства пошли красные пятна.
По-моему, заявление произвело впечатление и на психа, поскольку он умолк. Однако дыхание отдавалось глухим металлическим перекатом, и я знала, что он ещё на связи.
– Жаль… – услышала я, и пусть я провалюсь, если в его голосе не звучало огорчение. – Хотел сделать тебе приятное… Ведь перебито столько посуды…
Он помолчал еще несколько секунд и дал отбой. Я положила трубку. Привычку мужа колотить во время ссор тарелки я никогда не афишировала. И с невероятной досадой ощутила, что испытываю нечто близкое к мукам совести.