– Ты так не говори, дочушь! Нельзя так! Они страдали за нас, умирали. Они добрые! – наставительным тоном ответила мать. При этом, Тамаре показалось, что она приблизилась ещё больше. – Если будешь их любить, благодарить, вниманием не будешь обделять, и они будут тебе помогать, а если будешь плохо относиться, они тебя будут наказывать.
– Как же они могут наказывать? Это же… картинки… – Тамара продолжала, как ей казалось, дерзить, выплёскивая «правду-матку» и морально готовясь со скандалом бежать, но Света, безнадёжно возвышаясь над ней, погладила её по плечу и спокойно сказала:
– Молодая ты еще, оттого и глупая. Не картинки это, а маленькие дверцы. Через эти дверцы они связываются с нами, и ты можешь связываться с ними или попросить чего. Как телефон! Ладно, поймёшь, может. Пойдем-ка чай пить!
7
Тётка проснулась от неприятного букета ощущений: высохших до съёженности и шелушения губ, слипшегося и обветренного рта и горла, распирающего изнутри желания справить нужду и холода, пронзающего до костей, но при этом ей так не хотелось открывать глаза… Хотелось оставаться в состоянии забытья и не возвращаться в этот мир. Некоторое время ей это удавалось – она проваливалась обратно в пустоту, но всё же физический дискомфорт стал чаще её выдёргивать оттуда, мешал вернуться назад и, в конце концов, она поняла, что заснуть больше не получится. Цыганка с трудом разомкнула слипшиеся веки и сморщилась от резанувшего по глазам утреннего света. Он ослепил, он был ей неприятен, как и остальные телесные неудобства, лишал покоя, заставлял шевелиться, двигаться, вибрировать в пространстве, а ей хотелось ровного, мягкого постоянства.
Тётка снова закрыла глаза и с недовольным кряхтением перевернулась на другой бок, пытаясь избавиться от назойливых лучей, сверлящих через веки розовым. Но они уже сделали своё дело. Понимание того, что встать всё-таки придётся, проникло в сознание. Она не могла вспомнить, где находится, но онемевшие ноги и отмятые бока говорили о том, что место для неё непривычное. Теперь ей стало даже страшно разомкнуть веки. Ей стало стыдно. Она представила, что сейчас увидит себя валяющейся на тротуаре, в грязи, где-то в людном месте, и все прохожие с презрением смотрят на неё, но не услышала звуков, характерных для людных мест. Было тихо. Тогда она отважилась, раскрыла один глаз. В ярком дневном свете она увидела перед собой красивый, хоть и выцветший, узор напольной плитки в глубоких трещинах. Узор, как умелый рыбак, вовремя вытащивший рыбу из воды, выдернул обрывки воспоминаний, которые, впрочем, в то же мгновение Тётка выпустила обратно в воду. Она не хотела их. Ей было достаточно того, что она поняла, где находится.