— Занять оборону!
Опять ударили по ушам пробои открывающихся могил — и сержант выматерился, вытирая вспотевший на морозе лоб. Где же подкрепление? Опытному вояке было страшно, хотя это была далеко не первая зачистка. Слишком много нежити успело здесь переродиться и созреть. Слишком мало у него людей. Сержант Тержок посмотрел на волшебницу, выставившую вперед дрожащую руку, подмигнул, чтобы поддержать, — ой, не здесь тебе надо быть, девонька, детей бы тебе растить да за домом ухаживать — и скомандовал:
— Огонь!
Урдова́ры словно ждали этой команды: с верещанием начали срываться с места и набрасываться на защиту, корчась в пламени. На горящих собратьев прыгали следующие: десятки тварей пытались проломить щит массой.
Сержант размахнулся, бросил в месиво из нежити гранату, присел, хотя в этом не было необходимости. Прогремел взрыв, и щит заляпало черными ошметками. Огляделся: его ребята сосредоточенно поливали урдова́ров огнем. Бледная волшебница вцепилась в амулет-накопитель: бой шел уже больше двух часов, и от нее зависело, продержится ли отряд до прихода подкрепления или их всех сожрут. Полчища тварей все не заканчивались, зеленоватые пасти щелкали вокруг, царапая щит, издавая тоненький плач, и казалось, что все это — какой-то безумный кошмарный сон.
— Сержант, слышите?
Тержок повернул голову: с десяток тварей сорвалось с места и бросилось к выходу с кладбища, где раздавался шум подъезжающих машин. Вместе со светом фар в той стороне начало растекаться голубоватое сияние.
— Наконец-то. Подкрепление.
— Еще усилие, бойцы! Помощь идет!
Девушка с облегчением всхлипнула. Снова заревело пламя. Щит постепенно уменьшался — на ладонь, на две, — и сужался круг солдат. Еще немного продержаться, и будет легче. Кто же знал, что обычный проверяющий отряд наткнется на такое гнездо урдова́ров?
Через несколько минут ладони сержанта потеплели, а в душе начало разливаться спокойствие. Солдаты повеселели, то и дело оглядываясь на выход. Оттуда в окружении бойцов шел, загребая ногами снег, старенький и щупленький служитель Триединого, сосредоточенно бьющий в маленький колокол и что-то напевающий, — звон этот расходился от него голубоватыми волнами, и нежить замирала. Вяло трепыхалась на снегу, как засыпающая рыба, — и со следующим ударом растекалась черной жижей.