Молодой доброволец превратился в старого закаленного солдата».
Неизбежно возникает вопрос: что произошло на самом деле? Мясорубка войны пробудила в нем вкус к жестокости, насилию и бесчувственность к человеческому страданию или он, как большинство солдат, сражался за выживание? О последнем прекрасно сказал Эрих Мария Ремарк в романе «На Западном фронте без перемен»:
«Убийцы и бесы или создания с железными нервами, воля которых становится “полновластным хозяином”? Ужас войны оставил в душе каждого глубокую рану: одни, не умея забыть кровь, крики раненых и хрипы умирающих, встали на путь пацифизма, другие попытались найти в нем скрытый смысл и возвести смерть в бою в культ. Гитлер, вне всякого сомнения, принадлежал ко второй категории. Война являлась для него составной частью жизни и казалась неизбежной. Он, как и многие другие, никогда не забывал и всю дальнейшую жизнь вспоминал фронтовое товарищество и дух окопного братства, сплотивший людей в самые страшные минуты».
Во время одного из перемирий в ходе окопной войны к части, где служил Гитлер, прибился фокстерьер. Капрал приручил его и оставил при себе. Он выучил его всяким трюкам, хотя пес, как он говорит, не понимал ни слова по-немецки. С той поры Фоксль (то есть Лисенок) повсюду сопровождал его, спал с ним рядом, питался из его пайка. Летом 1917 года, когда 16-й полк находился на отдыхе в Эльзасе, фокстерьера украли. Гитлер тяжело переживал эту потерю, тем более что вскоре после у него также загадочным образом исчезли краски и готовые рисунки и акварели. Признаемся, нам нелегко узнать в этом серьезном, отважном солдате, всем сердцем привязанном к своей собаке (кстати, собак он потом держал всегда, вплоть до последнего дня), того самого Гитлера, которого история осудила как величайшего преступника. Можно сколь угодно долго перечитывать письменные свидетельства, мы не обнаружим в них ничего, кроме портрета молчаливого, склонного к одиночеству человека, время от времени проявляющего интерес к политике, хотя в «Майн Кампф» он заявляет, что никогда не увлекался политикой и презирал политиканов. Впрочем, были вещи, которые Гитлера «сильно раздражали» – он считал их «зловредными». С одной стороны, пресса определенного толка, на его взгляд, слишком умеренная, с другой – марксисты, которым император протянул руку. Зато молодым солдатом он почти не вспоминал об антисемитизме – возможно, потому, что в полку служило несколько офицеров-евреев, людей отчаянной храбрости.