Подписи не было. Это и еще отсутствие запятой превращало послание в аналог телеграммы, отправленной на последние деньги. Александра отчего-то принялась старательно припоминать, когда сама в последний раз сочиняла телеграмму, пользуясь этим ныне вымершим видом связи. Оказалось, давным-давно, в годы учебы, в Питере, в Академии художеств, а точнее, в Институте имени Репина. Писала родителям в Москву: «Ремесло сдала теория завтра здорова скучаю». Лет пятнадцать назад. В прошлой жизни.
Опомнившись, женщина спрятала записку Эрделя в карман, а свою скатала в шарик и бросила в банку с окурками. Она вдруг передумала оставлять послание. Предупреждение, адресованное ей, смысла не имело. Александра была уверена, что не совершила ничего такого, из-за чего ей стоило бы убегать из родного города.
Врагов у нее водилось не больше, чем у любого обычного человека, да и не того они казались масштаба, чтобы от них бегать. И все же Эрдель, ставший жертвой загадочного скоропостижного приступа, едва удерживая ручку в непослушных пальцах, в последний момент перед отъездом в больницу пытался ее предупредить о некоей опасности…
Терзаемая неприятным и непонятным ощущением, Александра пошла вниз по лестнице, медленно отравляясь ядовитой смесью тревоги и недоумения. «Не “уезжайте” из Москвы, а именно “бегите”. Так, никак иначе! Он ведь серьезный человек, не стал бы шутить в таком дурацком роде. Он же знал, что я приму эти слова на веру. Так что мне делать?! В самом деле, бежать?!»
В более глупом положении она, наверное, еще не была никогда в жизни. Ей предлагали сделать категорически невозможное – слепо поверить чужим словам и выполнить указание, смысла которого она не понимала. Но предлагал человек, которого Александра безоговорочно уважала. Которому в данный момент нельзя было позвонить. Телефона его супруги художница не знала.
Все, что ей пришло в голову – навестить Эрделя в больнице и уж после разговора решать, паковать ли чемоданы. Сбитая с толку, озадаченная, женщина отправилась на выставку, которая должна была открыться через час. Медлить не приходилось.
Место, куда она спешила, официально не являлось выставочным залом. По всем документам то была обычная квартира, и никакой коммерческой деятельности в ней не велось. Это был шоу-рум от искусства, аналог нелегальных домашних бутиков, наводнивших Москву. Сюда приходили по рекомендации своих друзей или друзей своих друзей. Случайный человек на выставке был, таким образом, почти невозможен. Официально здесь ничего не покупали и не продавали. За даровое любование предметами искусства налог не взимался, и регистрировать такую деятельность, как приносящую доход, не считалось нужным. На самом деле, здесь заключались сделки, порой крупные.