– Вот и все, уважаемые. Через час всю эту красоту можно будет смыть только изрядной порцией горячей воды со щелоком. Но я таки склонен думать, вряд ли кто-то станет его умывать, а если станет, то это таки ваши проблемы, Моисей на этом умывает руки, простите за каламбур, – и старый еврей действительно принялся мыть руки в тазу с теплой водой, которую по его просьбе уже приготовил расторопный Осия. После того как, вымыв и тщательно вытерев руки, Моисей уложил весь инструмент обратно в саквояж, он сказал:
– Старый Мошка не спрашивает вас, зачем вам это нужно, но он бы хотел, чтобы вы добавили за этот странный гешефт3 несколько монет за «не хочет» и за «не знать», чтобы я не проболтался своей жене Сарре. А когда я выпью дешевой водки, я имею неосторожность болтать. А чтобы не болтать, мне нужно пить дорогой коньяк, а то я, не дай Иегова, наговорю лишнего, а то, что знает Сарра, то знает вся округа.
– Получи-таки уговоренное, Моисей, – ответил Гедеон слегка насмешливо и передразнивая легкую картавость доктора, – и смотри, чтобы твоя Сарра узнала только за твой гешефт, а не за твои шашни с различными гретхен на этой милой даче.
– Ах, святой отец, зачем такие неуместные подозрения, грех вам, – проворчал еврей, пряча кошелек с ригсдалерами где-то в недрах широкого лапсердака. – Но про совесть старого еврея может стать нечиста. А время течет. Годы уже не те, и я боюсь, что скоро мне придется переселиться в лучший мир. А что мне делать в этом лучшем мире с нечистой совестью? Скажите хотя бы, за какой грех мне просить Его простить меня. От кого бежит этот молодой человек и что он натворил?
Моисей скосил взгляд на внимательно слушающего разговор Строганова. Конечно, на самом деле старому грешнику нужна была только некая согласованная версия назначения тех манипуляций, которые ему пришлось производить этой ночью. Гедеон помолчал с минуту и с иронией в голосе почти весело ответил:
– Успокойся, Моисей. Этот гешефт не отяготит сколько-нибудь еще твою и без того незавидную долю в Шеоле4. Этот человек много чего натворил в своей жизни. Но вот ведь какая штука: все его поступки оцениваются современниками как благородные и нравственные. Хотя они не являлись такими на самом деле. – Строганов слегка вздрогнул при этих словах, но ничего не сказал. – Но тем не менее ему незачем скрываться от людей. И не от дел, которые ему следует закончить, он бежит, ибо все дела его здесь закончены. И не от счетов, что могут предъявить ему люди, ибо все счета его оплачены. Да и не бежит он вовсе. Напротив, он прекращает бег. Он возвращается к себе, чего я, кстати, и тебе, ребе Моисей, желаю. Суетный ты человек, Моисей…