Каким бы ни было, однако, истинное предназначение бестиариев, не следует забывать, что подобно разным спискам Физиолога, они создавались разными людьми, в разное время, в разных местах и с разными целями (причем, все эти факторы остаются обычно предметом догадок), так что, несмотря на их кажущуюся общность, каждый мог их использовать по-своему.
Впоследствии, в XIV—XV веках, латинские бестиарии постепенно уступают место энциклопедиям, охватывающим значительно более широкий материал и, что любопытно, куда менее морализаторским. Число их измеряется уже многими сотнями, что на порядок больше, а Физиолог и бестиарии уходят в небытие. Количество знания растет, трансформируется и отношение к самой его сущности и аксиологии. Мир становится ценным сам по себе, различать невидимое в видимом теперь не так важно. В стремлении прочесть природу, постигнуть ее скрытый смысл первостепенное значение приобретает самый поверхностный из всех уровней интерпретации – буквальный. Ознаменовавшая конец Средневековья эпоха Возрождения и появление науки Нового времени закрепляют эти перемены и приносят их в следующее тысячелетие.
Латинский перевод Физиолога – один из самых ранних – был, вероятно, сделан около рубежа IV и V веков. Правда, латинские писатели, которые его цитировали, могли пользоваться и греческой версией. В конце V века, однако, существование перевода кажется уже весьма вероятным – папа Геласий (492—496) включил некий – но тот ли самый? – Физиолог (за апокрифическим авторством Святого Амвросия) в список еретических сочинений, запрещенных Церковью. Этот запрет, впрочем, никогда не соблюдался и не возобновлялся, хотя канонического статуса текст тоже не приобрел.
В Европе Физиолог изучали уже сразу по латинским переводам – греческий язык не имел широкого распространения. Латинский же текст воспринимался как оригинальный, а сомнений в его точности и вообще в отношении к греческому подлиннику и вовсе не возникало, хотя они были далеко не идентичны.
В целом латинский Физиолог гораздо более средневековый по духу, чем греческий. Так, например, текст кажется гораздо более морализаторским, причем с изрядной долей упрощения – аллегории буквальны и безыскусны, а нравственный и духовный урок, извлекаемый из них, прямолинеен и лишен философских тонкостей. Отсылок к классической мифологии практически не осталось, а цитаты и парафразы из Священного Писания, напротив, умножились, при этом потеряв в разнообразии. Материал некоторых глав оказался перекомпонован, а иногда – и переписан.