Видимо паника, охватившая меня, явно читалась на лице, так как молодой мар оживился, перестал держаться за простреленную ногу и полез в один из карманов своей куртки.
– Мундалабай! Убей его! – крикнул я, сообразив, чем может кончиться дело. – Убей, или опять станешь рабом!
Однако было поздно. Мар выудил из кармана небольшой револьвер – скорее всего «Щелчок», навел мне прямо в лицо, взвел курок (который щелкнул для меня так, будто колокол, предвещающий мою скорую кончину). Я увидел, как указательный палец мара, лежащий на спусковом крючке, напрягся.
Щелк! Бах!
Боль, мне было чертовски больно.
Бах!
Новый всплеск боли.
Бах!
И вот на меня навалилась темнота.
Черт подери! Убил ведь, сволочь! И так глупо! Убили, пока дожидался обновления настроек бронекостюма! Убили, так как я сам это позволил и не мог даже сдвинуться с места, не говоря уж о том, чтобы защититься!
Твою мать!
И что теперь? Кийко остался в руках маров, пусть и только одного из них, да еще и раненого. Наверняка в их лагере найдется рация, и этот ублюдок вызовет подмогу…
И что теперь делать?
***
Тать опустил руку с револьвером и охнул – забыв про рану, он попытался напрячь ногу, и она тут же дала о себе знать.
Но это ничего, в палатке аптечка, сейчас он мигом себя подлатает…в отличие от этого дебила – колониста. Это ж надо умудриться рядом с противником начать обновлять свою броню? Ну, ничего, в отличие от колониста Тать прекрасно умел обращаться с подобным. Буквально пару месяцев назад во время очередных разборок между ханами Шахт его нагрудник изрешетили в хлам, вот как раз и подмену принесли. Татя несколько смущало, что здесь полный сет (и нагрудник, и шлем, и броня на конечности), но он был уверен в своих силах – справится, освоит.
– Эй! Мандалай! – крикнул он. – Тащи аптечку! Живей, тугодум!
– Я не тугодум! – оскорбился Мундалабай.
– Ты – раб! – прорычал Тать. – Или уже забыл?
– Тот человек сказал, что я свободен! – Мундалабай указал на труп в бронекостюме.
– И где он теперь? – фыркнул Тать.
– Ушел к предкам, как истинный воин, – ответил Мундалабай, подобравший с земли камень и шагнувший к Татю.
– Ах ты…– Тать вскинул, было, револьвер, но Мундалабай ногой ударил по руке, а затем еще и вдавил ее в землю. А затем уперся коленом в грудь Татя, навалился всем своим весом.
– Я тебе яйца отрежу и подвешу на дереве! – прохрипел Тать, пытаясь освободить руку. – Тебе не жить, раб!