–
И что будут делать те актёры, во время игры которых зрители встали
и ушли?
–
Ясное дело, они настроят режиссёра против меня, – развела руками
Фаина Георгиевна, осеклась и изумлённо посмотрела на
меня.
–
Именно так, – кивнул я и продолжил, – И их винить нечего. Потому
что у них тоже остаются только два варианта. Признать, что они
никакие не актёры, что они случайно затесавшиеся в театр
бездарности. Или обвинить во всём Раневскую, мол, такая-сякая, это
она во всём виновата.
–
Если не умеют играть – зачем лезут в театр? – буркнула Злая Фуфа. –
Некоторые вообще играют как болонка в климаксе!
–
Возможно, но если в театре останется только одна Раневская, то что
это будет за театр? – насмешливо изогнул бровь я.
Фаина Георгиевна не сочла нужным ответить. А
я продолжил:
–
И тут получается двойная ситуация. Вот смотрите: первый вариант,
это когда режиссёр восхищается вами, невзирая ни на что, а актёры
коллективно бунтуют и настраивают его против вас или ставят вопрос
ребром: все они или одна Раневская? И ему надо выбрать. А второй
вариант, когда режиссёр, разъярён взбучкой сверху. И вполне
осознаёт своё ничтожество, которое вы ему так наглядно
продемонстрировали. Да ещё вдобавок его науськивают актёры, которым
тоже нужно как-то оправдаться, почему зрители вашу роль смотрят, и
с их игры – уходят. Что они вместе будут делать? Пригласят вас с
распростёртыми объятиями на главную роль, да? Получается, первый
вариант – плохой для вас. А вот второй – ещё хуже, правильно я
понимаю?
Раневская тихо и печально
вздохнула.
А
я безжалостно продолжил анализ:
–
Но вам же и этого мало, да, Фаина Георгиевна? Даже если вдруг
какой-то режиссёр ставит искусство выше своих личных обид и
самолюбия, и всё-таки, наплевав на всё вышесказанное, таки
приглашает вас на роль в спектакле, вы что делаете, а, Фаина
Георгиевна?
–
А что я такого делаю? – изобразила невинное лицо
Раневская.
–
Ой, Фаина Георгиевна, – укоризненно покачал головой я, – давайте вы
хоть передо мной не будете изображать святую невинность! Как вы
называете режиссёра Завадского?
–
Маразматиком-затейником, – хихикнула она, – иногда уценённым
Мейерхольдом называю, а когда сильно допечёт, то чаще всего –
перпетуум-кобеле.
Она посмотрела на меня с вызовом, мол, а что
мне кто сделает?
–
То есть он после всего этого всё равно берёт вас на роль, а вы его
так называете, да?